ИДЕЯ ЛИЧНОСТИ В УЧЕНИИ ШТИРНЕРА

II

Доктрину Штирнера принято характеризовать, как учение крайнего индивидуализма. При этом под индивидуализмом разумеют обыкновенно учение, утверждающее примат или первенство личности. Согласно этому крайний индивидуалистический характер будет носить учение, утверждающее исключительность этого первенства, или, кроме того, не останавливающееся еще перед всеми последовательно вытекающими из такого примата выводами. Такое понимание индивидуализма представляется нам недостаточно определенным и излишне широким. Оно является недостаточно определенным в лице обоих терминов: примата и личности. Термин первенства может иметь не одно, а целый ряд самостоятельных значений в зависимости от внутренней сущности тех коррелятивных моментов, известное соотношение которых утверждается самим приматом. Логический примат одного понятия перед другим, методологический примат понятия перед изучаемой совокупностью «предметов», генетический примат одного конкретного момента перед другим конкретным моментом и, наконец, трансцендентальный примат одной ценности (в том или ином ее значении) перед другой — все это настолько различные (и методологически, и по существу) представления, что объединять их подведением под родовое понятие «первенства вообще» не представляется нам целесообразным в познавательном отношении. Индивидуализмом, думается нам, следует называть только философскую (в тесном смысле этого слова) доктрину, т. е. учение, утверждающее не примат личности вообще, или один из первых трех указанных приматов, а первенство личности в ряду ценностей, или соответственно — целей. Индивидуализм является с этой, более узкой и определенной, точки зрения — не формально логическим и не методологическим, и не генетическим (и, соответственно, вообще не позитивно-научным) термином, а философско-научным. И вот, если охарактеризовать доктрину Штирнера как индивидуалистическую с этой, более узкой, точки зрения, то мы заметим тотчас же, что индивидуалистическое учение не может быть чисто деструктивным. В самом деле, утверждая известную ценность как первую и положительную, в противоположность другим моментам, которым отводится второстепенное место, и в противоположность другим учениям, ценности которых отвергаются, индивидуалистическая доктрина, какой бы крайний характер она ни носила, будет производить свою критику именно ради этой утверждаемой ценности: она будет по необходимости двигаться в раду созидающем, а не разрушающем только. Отсюда вывод: если учение Штирнера с философской точки зрения есть учение индивидуалистическое, то оно должно иметь конструктивную часть, в которой будет устанавливаться философский примат личности. В дальнейшем мы дадим этому и апостериорное подтверждение.

Однако недостаточная определенность указанного выше определения индивидуализма этим не ограничивается. Самые понятия: индивидуума или личности (приравняем условно эти два термина), с одной стороны, и ценности — с другой, далеко не являются однозначными. Прежде всего в пределах самого философского индивидуализма к понятию «ценности вообще» возможны различные подходы в различных рядах рассмотрения, и нетрудно было бы убедиться, что в связи с этими подходами может меняться и внутренняя структура понятия личности, и характер утверждаемого примата. Мы имеем в виду те различия, которые вносятся в индивидуалистическое учение в зависимости от того, построяется ли оно в ряду ценностей, норм или целей. Но не в этом лежит у нас в данный момент центр тяжести, и мы условно оставим в стороне этот путь, как требующий самостоятельного и сложного анализа и являющийся для нас сравнительно второстепенным. Нас интересует сейчас то дальнейшее определение и подразделение индивидуалистических учений, которое зависит от способа построения самого понятия личности.

Индивидуалистическое учение может видеть сущность личности или в известных определенных свойствах человека (Мы условно оставляем в стороне вопрос о тех основаниях, которые могут оправдать эту новую подстановку: представления о человеке на место представления об индивидууме или личности. Эти основания могут иметь психофизиологический, психологический, этический, метафизический или религиозный характер — в данный момент это для нас безразлично.), или во всей совокупности его свойств как таковой.

В первом случае в понятие личности войдут в качестве его признаков только те определенные свойства конкретного человека, которые признаются имеющими особую важность по тем или иным соображениям. Принцип отбора этих свойств может состоять (ограничиваемся двумя наиболее простыми и типичными случаями): или просто в признании этих свойств общераспространенными — и в этом случае перед нами пример обычной, «безразличной» к изучаемому материалу эмпирической индукции (образование родового понятия путем «отвлечения» общих признаков от элементов многообразной множественной данности), или в придании особой философской ценности тем или иным свойствам людей как сложных существ; при этом свойства людей, получающие такую философскую ценность, могут быть в свою очередь отобраны эмпирически-индуктивным или специально умозрительным путем. Далее, свойства людей, образующие искомую «сущность» личности, могут мыслиться в их идеально-очищенном виде, в том виде, в каком они, может быть никогда и не встречаются в действительности, или в их реальном, обычном виде; причем привнесение «очищения» в эмпирически-индуктивный «безразличный» путь заставляет его (нередко это совсем не сознается) утратить его научную безразличность и приближает его к философскому пути. Наконец, совокупность этих свойств (безразличных в смысле философской ценности или философски ценных) может представляться и просто отвлеченным понятием, а сущностью, гипостазированной, наделенной реальностью — чем-то вроде средневековых universalia, или платоновских идей (Все эти пути и подразделения, которых мы не можем проследить здесь подробно, могут, конечно, переплетаться и скрещиваться и образовывать новые сложные образования В нашу задачу не входит их исчерпывающее перечисление.).

Во всех этих пониманиях конкретное естество отдельного человека разрывается на «части», на отдельные свойства, и «индивидуальным» признается не все его сложное существо в целом, а только известная группа отдельных свойств. С этой точки зрения конкретный человек оказывается «индивидуумом» лишь в меру наличности этих общих свойств; лишь постольку он и признается затем верховной ценностью, или, соответственно, целью индивидуалистического построения. При этом, особенно в случае идеализирования установленных свойств, создается возможность того, что далеко не все конкретные люди оказываются «индивидуумами» в высшем смысле этого слова: люди разделяются тогда на таких, которые обладают этими важными и ценными свойствами, и таких, которые ими не обладают. При индуктивном же и эмпирическом, так называемом «безразличном», образовании понятия, особенно если соблюдается полнота индукции, может быть зато гарантировано, что каждый человек, как таковой, будет обладать этими важными свойствами и что, следовательно, индивидуумами окажутся все люди. Отсюда возможность аристократической и демократической окрашенности, в индивидуалистической доктрине.

Другим типом индивидуалистического учения является тот тип его, который видит сущность личности нс в той или иной специфической группе свойств, добытой аналитическим разложением представлений о конкретных людях, т. е. «разрывом», произведенным в целостной ткани конкретного индуктивной обобщающей мыслью, — а во всей совокупности свойств каждого конкретного человека, как такового. Сущность личности с этой точки зрения состоит во всем, взятом в целом своеобразии каждого отдельного человека. Каждый человек представляет из себя в своей конкретности единственное в своем роде, неповторяемое сочетание свойств. Каждое из этих свойств входит в его сущность не потому, что оно обще ему с другими и не постольку, поскольку оно общераспространено, и не потому, что оно имеет какое-нибудь особливое преимущество перед другими свойствами, основывающееся на его сравнительно большей устойчивости и повторяемости; и не постольку, поскольку оно обладает исключительной высшей ценностью, обоснованной научно, выведенной метафизически или постигнутой в религиозном порядке, — но потому и постольку, поскольку оно входит наличным членом именно в этот данный своеобразный, конкретный комплекс свойств. Наличность, данность этого свойства в известном отрезке конкретного, сочетающем его своеобразно с другими наличными свойствами, есть ultima ratio приятия его в искомую сущность индивидуума. Не общее важно в человеке и его свойствах, а частное; и частное не в меру только своей оригинальности и своеобразия, а в меру одной своей наличной данности. При таком понимании в человеке не производится разрыва на существенное и несущественное; в нем все существенно в меру одной своей наличности. И люди при последовательном проведении этой точки зрения не разделяются на причастных и непричастных высшим свойствам, на высших существ и низших. Ценностью и целью объявляется в таких индивидуалистических доктринах — каждый конкретный человек во всем своем своеобразии.

Не следует думать, однако, что в таких доктринах нет вообще понятия индивидуума, наполненного родовыми признаками. Такое понятие есть и здесь — сознается оно или не сознается — и содержание его заполнено общими признаками, добытыми анализом, но анализом специфических свойств представления «человек», или «духовное в человеке», и анализом общего «формального» свойства конкретности всякого человека, как части конкретной действительности. Индивидуум в таком понимании есть не человек в меру своих видовых свойств, но человек в меру своего родового свойства конкретности. А так как мера этого свойства у всех людей одинакова, то отсюда гарантия того, что «индивидуумами» окажутся все люди без изъятия; восхождение к родовому признаку гарантирует здесь полноту объема понятия (Мы не входим здесь в рассмотрение того соображения, что «конкретность» есть признак с несравненно более широким объемом, чем представление о людях или даже о всех живых существах. Здесь индивидуализму раскрываются несравненно более широкие перспективы, чем решение социального вопроса, и мы условно отодвигаем эту проблему.).

Однако и в этом случае возможен процесс мысли, аналогичный первому. Именно отдельные признаки, входящие в состав понятия о конкретном, мыслятся первоначально как свойства, принадлежащие всему конкретному, как таковому: таковы признаки сложности, своеобразия, неповторяемости и т. д. Но после того, как индивидуум именно в меру своей конкретности объявляется верховной ценностью и целью, — общие свойства конкретного начинают получать постепенно в противовес другим специфическим свойствам человека значение особой, преимущественной ценности и, соответственно, в отнесении к тому, что мыслится во временном процессе, — оттенок нормативности, долженствования. Слагается опять представление о том, что если человек ценен именно в силу одних своих свойств, родовых, а не в силу других, специфических, «человеческих», то он будет тем ценнее, чем сильнее эти ценные свойства будут преобладать над неценными. А в этом представлении уже содержится целиком, в виде предпосылки, допущение того, что сочетание ценных свойств с неценными, может быть у людей различно и что, следовательно, один человек может быть более «конкретным», а другой менее «конкретным». Суждение — «всякий человек конкретен и постольку ценен» превращается постепенно в другое — «всякий человек должен быть «конкретным» и постольку будет ценным». Упрочивается представление о том, что хотя все люди одинаково конкретны в обычном смысле слова, но не все одинаково «конкретны» в высшем, нормативном смысле. Понятие конкретности со всеми своими признаками удвояется, сначала методологически — переходя в новый ценностно-нормативный ряд, — потом и по существу; признаки сложности, своеобразия и т. д. получают новые оттенки, новое значение, нормативная конкретность, может быть, даже обогащается в своем составе новыми признаками, уже вполне нормативно-телеологического значения, и выдвигается новый идеал, идеал истинной конкретности. Складывается новое философское учение о ценности, или, определеннее говоря, новое положительное учение о нравственности.

Таковы два типа индивидуалистических доктрин.