Загрузка...Первый час 1
Дамы и господа!
В моей первой лекции1 о Пушкине я попытался обрисовать вам духовную сущность и культурное значение этого необычайного человека.
Человек новой духовной проблематики, подлинно русской страстности и свободы, он по своему предметному созерцанию и по своему поэтическому дарованию был поэтом высочайшего ранга.
Он явился своему народу в ту трудную переходную эпоху, когда предстояло постепенно смягчить — ослабить и ликвидировать — затянувшийся период борьбы с твердо установившимся порядком жизни и установить новый строй с вновь расцветшей духовной культурой.
Таким образом, Пушкин был послан русскому народу, чтобы наделить его доверием к самому себе, продемонстрировать его чудесное предзнаменование и великое обетование, придать ему воли к совершенству, указать верное направление, заверить его в том, что он сможет даровано преодолеть все свои исторические превратности и невзгоды, а за свою широту, удаль и любовь к свободе получит возможность поисков и обретения совершенной формы.
Таким образом, Пушкин сделался лучеиспускающим центром в истории русской культуры, воплощением ее закономерности.
Словно огромный духовный резервуар, он вобрал в себя все подземные источники русской души; и скопившиеся в нем воды пришли в состояние благословенного творческого кипения, очищения и чудесной целительной гармонии.
Тем самым Пушкин стал проводником свободной духовной очевидности и радости творческой в русской истории.
В нем первом русский дух осознал себя во всей своей глубине и широте; в нем этот дух уверовал в свою природу и в свой творческий акт — акт, направленный на совершенство формы, обусловленное сердечным созерцанием и достигаемое реально и с радостью только при наличии этого созерцания, только при желании его.
Он был тем, кто указал русскому человеку духовный путь: «Свободно созерцай из своего страданием растревоженного сердца и — придешь к Богу»; «Твое твердое и неуклонное стремление к совершенству не напрасно — стучи, надейся и борись — ибо совсем рядом стоит Господь, близ, при дверех2 твоей души».
В Пушкине первом встречается первобытное русское язычество (славянский миф, сказка, ритм древлеславянской души в целом) с русской светской, секуляризованной, культурой (поэзией!), чтобы вместе достичь благословенных берегов русского восточного православия и научиться у православия его духовной трезвости и мудрости.
Я сказал: Пушкин — воплощение русской духовной очевидности. Но очевидность эту он почерпнул не от веры, скорее наоборот — ведомый очевидностью свободного вдохновенного созерцания, он пришел к вере.
А совершилось все это и стало в нем событием потому, что древнее получило в нем освящение, а секуляризован-ность мирян стала причастной христианской мудрости.
Только благодаря этому русский дух пережил радость целостности своего становления и полноты своего бытия; свободно приняв на себя христианскую благодать, он получил исцеление, умиротворение, смог приобщиться к радости осознания своего Господа.
И если европейские народы всё еще не привели свое язычество под благословение христианства; если, как у германцев, до сих пор против образа Бога-Сына восстает и бунтует Вотаново начало и если в силу именно этого раздвоения бессердечная власть восстает противу полномочий сердца — то у русских — через Пушкина — достигнут и продемонстрирован этот синтез под знаком свободного сердечного созерцания.
А это как раз то, что дало Достоевскому, и не одному Достоевскому, полное основание взглянуть на Пушкина, как на первопроходца и пророка: свободная гармония, почерпнутая в мире и творчески привнесенная в культуру, ведет к Богу и Сыну Его; однако органом этой гармонии является искреннее поющее в любви сердце.
С тех пор в русской культуре существует спасительная традиция — традиция Пушкина: всё, что движется в русле ее, служит раскрепощению и расцвету русского духа.
Пушкин учил Россию свободно, из сердца созерцать Бога и посредством этого созерцания укреплять и поддерживать свои Богом хранимые национальные и духовные силы.
Наперекор всем горестям, бедам, искушениям, из которых, кажется, соткана ткань русской истории, Пушкин каждым стихом своим, каждой поэмой и каждой драмой пел благословенную и радостную Осанну Господу.
Наперекор всем опасностям земным пел поэтически совершенный гимн, гимн очевидности; гимн победы над хаосом; гимн закона без принуждения, празднующего свой триумф над несвободой разнузданности.
Это было свободным возвращением к свободно созерцаемому Богу — Христу; свободная Осанна, пропетая поэтом и пророком, дитём и мудрецом — как о том мечтали древний Гераклит, а позже Шиллер и Достоевский.
И когда мы сегодня, в мировом масштабе, спрашиваем — куда ж теперь? С чего нам начинать, осиротевшим детям нового времени, — если вдруг словно гигантские обломки вынырнем из дьявольской дробилки нынешней мировой войны, — с чего начинать, куда идти? — то мы, русские по национальности, знаем, куда и как: мы будем и дальше жить в русле созидательной традиции Пушкина, как это делал весь XIX век; мы продолжим традицию свободного созерцания сердцем, традицию поющего и жаждущего совершенства сердца, с мошной, неколебимой уверенностью в том, что мы нс сиротливые дети декаданса, а свободно созерцающие христиане; мы будем вместе с Пушкиным верить в высшее счастье совершенной формы, в ее созидательную силу: она благословенна, потому что угодна Господу, потому что ведет к Спасителю.
Это национальное заповеданное, которое нам оставил Пушкин: мы дадим возможность петь и светиться нашему русскому славянскому сердцу как главному и как исходному источнику и древнему источнику культуры — будущей религии, искусства, науки, философии, государственности и экономики.
И путь этот тверд и незыблем.