Загрузка...Революционно-демократические воззрения Шевченко сложились не сразу. Впервые они начали появляться в творчестве поэта в начале 40-х годов. Правда, еще в ранней поэме «Катерина» (1838) Шевченко не только рисует тяжкие условия быта женщины крестьянки, но и вскрывает самый корень ее страданий— общественный уклад. Главная причина несчастья крестьянки — в неволе, в закабаленности трудового народа. Социальный фон, на котором происходят все события в «Катерине», поэт выразил в следующих словах:
Есть на свете доля,
А кто ее знает?
Есть на свете воля,
Где ж она гуляет?
Именно на этом социальном фоне поэт показывает всю трагедию Катерины. Когда «сердце забьется на воле», мечтает поэт тогда всё будет хорошо. Тогда не будет трагедий для молодых девушек.
Но как этого добиться? Какими средствами, какими путями?
Затоплю недолю
Горькими слезами,
Затопчу неволю
Босыми ногами!
Борьба за «волю» «слезами» и «босыми ногами» — это только пассивное выражение и горя и протеста против него.
Сильнее, чем в «Катерине», антикрепостнический мотив звучит в произведении «Думы мои, думы мои» (1839). Это — думы о горе народном, их породила на свет народная беда. Но горе тому борцу, пишет автор, который подымет свой голос за интересы простого народа, «ад ему на этом свете».
Правда, эта печаль не является печалью безнадежности, пессимизма. Поэт сознает, что одна «тоска не поможет». И он ищет выхода из создавшегося для крепостного народа положения и видит его в «воле», в свободе. Поэт обращается к образам прошлой истории украинского народа в виде «казацкой воли».
Недаром царский цензор Тройницкий в отзыве по поводу второго издания «Кобзаря» Шевченко высказывал опасения в отношении стихотворения «Думы мои…». «…Слишком горько высказывается скорбь автора об уничтожении казачьей вольности,— писал он.— Эту песню я полагал бы за лучшее исключить из второго издания поэм Шевченко…» («Начала», Пб., 1922, № 2, стр. 242, 247.).
Но как волю добыть? Что же делать?—спрашивает поэт. Прямого ответа на этот вопрос в своих ранних произведениях Шевченко еще не дает.
В стихотворении «К Основьяненко» (1839) поэт также воспевает казацкую волю и подходит к мысли о необходимости борьбы с врагами народа:
Поборолся бы Я С НИМИ,
Если б сил хватило…
Сил пока не хватает, но это не приводит поэта к безнадежности. Он уверен, что настанет время, когда выяснится «и где — правда, и где — кривда», «наша дума… не умрет». Но, повторяем, пути борьбы поэт и здесь не определил.
К этому же времени относятся поэмы «Иван Подкова» и «Тарасова ночь». В «Тарасовой ночи», наряду с воспеванием казацкой воли и славы, наблюдаются новые социальные моменты. Здесь довольно ярко показано социальное лицо врага-угнетателя — польской «шляхты» (дворянства) во главе с Конецпольским, названным в поэме «проклятым». Значит, борьба вырисовывается не только в ее национально-освободительном аспекте, но и как народная борьба против социального закрепощения «панами», польскими помещиками; не случайно, конечно, поэт трижды называет врагов — «ляшкИ — панкИ».
По своему общественно-политическому содержанию «Тарасова ночь» непосредственно примыкает к «Гайдамакам», где революционный демократизм поэта виден уже совершенно ясно. Вникая в пояснение причин гайдаматчины как народной войны, Шевченко писал:
Замучені руки
Розв’язались — і кров за кров,
І муки за муки!
Революционный демократизм Шевченко с полной силой проявляется с 1844 г., когда он со всей присущей ему страстностью ведет борьбу против феодально-крепостнического строя, против помещиков-крепостников, против помещичьей государственной власти в лице царя и прямо призывает крестьянство к революционному действию. Он выступает как идеолог крестьянской революции.
Большевистская газета «Путь правды» в 1914 г. писала о Шевченко: «С глубокой ненавистью относится он к крепостному праву и всюду выступает на защиту трудового народа» (Сб. «Дооктябрьская «Правда» об искусстве и литературе». 1937, стр. 179.).
В поэме «Сон» («У всякого своя доля») поэт писал:
Гляди: в этом рае, что ты покидаешь,
Сермягу в заплатах с калеки снимают,
Со шкурой дерут, чтоб одеть и обуть
Княжат малолетних. А вон—распинают
Вдову за оброки; а сына берут,—
Любимого сына, последнего сына,—
В солдаты опору ее отдают,—
А вот умирает в бурьяне под тыном
Опухший, голодный ребенок! А мать
Угнали пшеницу на барщине жать.
Выражая свое возмущение против системы крепостничества, поэт гневно восклицает.
…Долго ль кровопийцам
Пановать над нами?
В стихотворении «Когда бы вы знали, барчуки» поэт едко высмеивает дворянских реакционных литераторов, которые не видят и не хотят видеть мучений, страданий и слез крепостного народа, а пишут «элегии» о прелестях и красотах жизни и называют мужичью «хату тихим раем».
Поэт глубоко скорбит о тяжелом положении народа. В поэме «Сон» он рассказывает о том, какое на него произвел впечатление памятник, поставленный в Петербурге Екатериной II Петру I. Перед его глазами ясно встала история Украины XVIII в., история закабаления ее крестьянства царизмом, помещиками-крепостниками.
Но царский деспотизм не вечен. Показывая вначале царя в образе грозного «медведя», поэт описывает затем, как в результате действий самого царя, царь превращается в одинокого «котенка». Тем самым Шевченко наводит на мысль о том, что грозность царизма только кажущаяся, что при определенных условиях она пропадает, исчезает и царь делается бессильным.
Социалисты-утописты Западной Европы (Сен-Симон, Фурье и др.) разрешение социальной проблемы пытались найти при посредстве «просвещенного монарха» или «доброго» буржуа. Известно, что царистские иллюзии в эпоху Шевченко были очень широко распространены в России; руководители восставшего крестьянства Степан Разин и Емельян Пугачев были царистами. Шевченко своей борьбой против российского самодержавия и царизма развенчивал миф о просвещенных монархах, добрых для народа царях, объективно подготовляя тем самым условия для распространения республиканских идей.
Являясь сторонником революционного развития исторического процесса, Шевченко поднялся выше западноевропейских социалистов-утопистов. Он видел классовый характер государственной власти, общность интересов царя и помещиков-крепостников. Так, в поэме «Марина», гневно выступая против помещиков, которые безнаказанно зверски относятся к крестьянам, Шевченко писал: «Законы писали палачи за вас…».
Шевченко с гневом говорит о царских прислужниках, «сатрапах» царя, управлявших Украиной. В стихотворении «Юродивый» он пишет:
Во дни фельдфебеля-царя
Капрал Гаврилович Безрукий
Да унтер пьяный Долгорукий
Украйной правили. Добра
Они изрядно натворили,—
Немало в рекруты забрили
Людей сатрапы-унтера.
«Фельдфебель-царь» — российский царь Николай I (Герцен также неоднократно называл Николая I фельдфебелем); «унтер пьяный Долгорукий» — князь Н. А. Долгоруков — генерал-губернатор Харьковской, Полтавской и Черниговской губерний (в 1840—1847 гг.); «капрал Гаврилович Безрукий» — Дмитрий Гаврилович Бибиков, действительно не имевший одной руки, генерал-губернатор Киевской, Подольской и Волынской губерний (1837—1853 гг.).
В дневнике Шевченко рассказывает, как на одну из речей в Нижнем Новгороде в зале дворянского собрания по поводу подготовки реформы «освобождения» крестьян «банда своекорыстных помещиков не отозвалась ни одним звуком»… Шевченко понимал, что во главе этой «банды» стоял «фельдфебель-царь», «коронованный палач».
Шевченко глубоко возмущался солдатской неволей. «Солдаты,— писал он в дневнике,— самое бедное, самое жалкое сословие в нашем православном отечестве. У него отнято все, чем только жизнь красна: семейство, родина, свобода,— одним словом, все». Поэт понимал, что позорная, унизительная муштровка солдат заглушает в них «всякое человеческое достоинство» и превращает солдата в «бездушную машину». «И это единственный,— говорил он,— опытом дознанный способ убивать разом тысячу себе подобных. Гениальное изобретение! Делающее честь и христианству и просвещению».
Невежество, духовное убожество, крайняя нравственная распущенность, пьянство «привилегированной касты» — офицеров царской армии вызывают гнев украинского революционера. Обездоленному, забитому муштрой солдату «простительно,— говорит Шевченко,— окунуть иногда свою сирую одинокую душу в полштофе сивухи. Но офицеры,— возмущается он,— которым отдано все, все человеческие права и привилегии, чем же они разнятся от бедного солдата?.. Ничем они, бедные, не разнятся, кроме мундира».
Великий русский революционер-демократ Чернышевский считал, что крепостной режим — это главное зло, с уничтожением которого каждое другой зло… потеряет девять десятых своей силы» (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. IV. 1906, стр. 53.). Такого же мнения был и Шевченко. Поэт глубоко скорбит по поводу того, что закрепощенный народ еще молчит, что он еще не осознал своего рабского положения и не восстал на борьбу.
Шевченко выступал врагом либерализма. Он не мирился ни с какими полумерами, уступками, не шел на компромиссы с господствующими классами. Поэт был решительным сторонником насильственных действий, самых крайних мер, сторонником беспощадной расправы над врагами закрепощенного крестьянства. Словом, он был непримиримым крестьянским революционером.
В декабре 1845 г. в произведении «И мертвым и живым, и нерожденным землякам моим…» поэт угрожает угнетателям широким народным возмущением и беспощадной расправой:
Опомнитесь! Будьте люди,
Иль горе вам будет:
Скоро разорвут оковы
Скованные люди.
Суд настанет, грозной речью
Грянут Днепр и горы,
Детей ваших кровь польется
В далекое море
Сотней рек. Вам ниоткуда
Помощи не будет…
Весьма широкую известность приобрело «Завещание» поэта, полное огненных слов, призывающих к борьбе за волю.
Как умру, похороните
На Украйне милой,
Посреди широкой степи
Выройте могилу…
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите.
Совершенно понятно, что этот призыв обращен прямо к крестьянству, которое было заковано в «цепи» крепостничества. Содержание этого стихотворения отражало настроения, которые тогда были характерны, в частности, для украинского крестьянства. Известно, что в декабре 1845 г. генерал-губернатор Бибиков доносил царю, что вооруженной силой он усмирил десять крестьянских выступлений против власти, но что крестьяне отказываются выполнять барщину, не боясь расстрелов (Д. Косарик. Життя і діяльність Т. Г. Шевченка. Київ, 1953, стр. 72.).
Шевченко первый среди революционных демократов России в середине 40-х годов XIX столетия обратился прямо к народу с призывом к восстанию, к революционной борьбе. Естественно поэтому, что еще при жизни Шевченко его революционная поэзия была использована как средство в практической борьбе. Когда, например, в Галиции, входившей тогда в состав Австро-Венгрии, в 1848 г. вспыхнуло вооруженное восстание, среди трудящихся распространялись произведения Шевченко (Д. Косарик. Життя і діяльність Т. Г. Шевченка. Київ, 1953, стр. 107).
Во время пребывания в ссылке и вернувшись из ссылки, Шевченко остался на позиции непримиримого революционера. Он принадлежал к тому идейно-политическому направлению, которое возглавлял тогда Чернышевский.
В стихотворении «Молитва» (1860), являющемся пародией, Шевченко, как бы обращаясь к богу, призывает к расправе над царями-угнетателями:
Царей, кровавых шинкарей,
Ты в цепи крепкие закуй,
В глубоком склепе замуруй!
Шевченко читал «Крещёную собственность» Герцена, в которой крестьянство призывалось к топору в борьбе с крепостным гнетом. Но у Герцена, как известно, в этот период времени еще были либеральные колебания. Последовательно, без колебаний, к топору звал Русь Чернышевский. Вместе с ним в 50-х годах и Шевченко продолжал идеи своего знаменитого «Завещания».
В 1858 г., когда Александр II создал комитет по подготовке крестьянской реформы, в стихотворении «Я на здоровье не в обиде» Шевченко с глубокой прозорливостью писал:
…Добра но жди,
Не жди ювободы невеселой —
Она заснула: Царь Никола
Заставил спать. Чтоб разбудить
Беднягу, надо поскорее
Всем миром обух закалить
Да наточить топор острее —
И вот тогда уже будить.
Итак, только путем революции народные массы смогут освободиться от крепостного гнета — такова точка зрения Шевченко и его друзей — русских революционных демократов.
Шевченко понимал, что многие помещики только болтают по поводу крестьянской реформы, а на деле являются противниками ее. В дневнике за 9 ноября 1857 г. поэт так характеризует тверского помещика Возницына, который спешил возвратиться в свое поместье «по случаю освобождения крепостных крестьян»: «Он хотя и либерал, но, как сам помещик, проговорил эту великолепную новость весьма не с удовольствием». Несколько позднее, в апреле 1858 г., недовольный действиями правительства, Шевченко отмечает в дневнике, что идут «бесконечные и бесплодные толки о эмансипации».
Поэт видел антинародный характер подготовляемой тогда руками помещиков-крепостников крестьянской реформы. Он понимал пагубность реформы для крестьянства. Это нашло свое выражение в одном из писем, которое он написал в родное село Кирилловку в связи с выкупом из крепостной неволи братьев и сестры Шевченко. Помещик Флиорковский, владелец крепостных родственников Шевченко, как и многие либералы того времени, не прочь бы дать «свободу» крестьянам, но без земли.
В июне 1860 г. Шевченко писал своему приемному брату Варфоломею в село Кирилловку: «…Председатель литературного общества получил письмо от Флиорковского. Он пишет, что братьев и сестру Ярину с детьми отпускает на волю без грунтовой и пахотной земли бесплатно, но они не соглашаются на такую поганую волю. И хорошо делают». И далее: «Кирилловчадам скажи, чтобы они на эту поганую безземельную волю не очень зарились».
Это было до объявления манифеста об освобождении крестьян. Шевченко, стало быть, подготовляемую крестьянскую реформу расценивал как «поганую».
Характерно, что журнал «Современник» в августовском номере за 1860 г. использовал это обстоятельство. Он опубликовал переписку Шевченко с владельцем крепостных родственников Тараса Шевченко помещиком Флиорковским, отметив, что несогласие семейства Шевченко воспользоваться свободой — правильно: что это за свобода без земли? («Современник», 1860, август, стр. 319—322.).
Шевченко поднялся до уровня Чернышевского, который называл крестьянскую реформу «мерзостью».
«Нужна была именно гениальность Чернышевского,— писал Ленин,— чтобы тогда, в эпоху самого совершения крестьянской реформы… понимать с такой ясностью ее основной буржуазный характер,— чтобы понимать, что уже тогда в русском «обществе» и «государстве» царили и правили общественные классы, бесповоротно враждебные трудящемуся и безусловно предопределявшие разорение и экспроприацию крестьянства» (В. И. Ленин. Сочинения, т. 1, стр. 263.). По словам Ленина, Чернышевский протестовал, проклинал реформу, желал ей неудачи, рассчитывая на то, что правительство запутается в своей эквилибристике между либералами и крепостниками-помещиками, а в результате получится крах, который выведет страну на путь открытой классовой борьбы. Так же думал и Шевченко.
Когда Герцен писал царю «слащавые письма», стараясь уговорить его на «добрый подвиг» в пользу крепостного крестьянства, Шевченко гневно разоблачал пустую надежду на царскую милость в отношении крепостного люда. В произведении «Осии, Глава XIV (Подражание)» (1859 г.), используя библейскую тематику для борьбы с современным ему общественным злом, поэт призывал не верить «растленному» слову либералов, которые «своими грязными руками кумир создали», заявляя, что «царь… бог»; поэт призывал не верить ни царям, ни богам, не надеяться на «ласку царскую».
Поэт верил что настоящая «правда оживет». Правда «как гром грянет» и спасет «обокраденный народ». Это «правда» -— революции, а не реформы. В ответ на насилие со стороны «господ панов, поганых» и их царя — «кроткого пьяного государя» у народа есть «правда — месть». Врага неизбежно постигнет «кара».
Обращаясь к помещикам, поэт пишет:
…Вас, бесноватых
Распнут, на части разорвут
И кровью вашею, собаки,
Собак напоят!..
Прислужников царизма Шевченко называет «блюдолизами», а воспевающих их поэтов — «тупорылыми стихоплетами».
В стихотворении «В былые дни, во время оно» (1860) под видом римского царя «Помпилия Нума», «сочинявшего законы» для своих подданных, Шевченко изображает русского царя Александра II, у которого одна мысль: «Как подданных сковать своих?» Такие мысли, по мнению Шевченко, обуревали русского царя, когда он подготовлял крестьянскую реформу.
Украинские паны видели в лице Шевченко своего опасного и непримиримого врага. Либерал Срезневский, например, писал, что «обличения Шевченко стали теперь безудержными; он разит и бьет; он весь пылает каким-то бешеным всеистребляющим огнем».
Украинские националисты не считают Шевченко революционером. Они умышленно замалчивают или замазывают эту сторону его творчества, заявляя, будто у Шевченко не было прямых призывов к расправе над царем и помещиками. В. Барвинский, например, в 1875 г. в речи, посвященной четырнадцатой годовщине со дня смерти Шевченко, говорил: «Не пугайтесь нас! Мы не идем к революции, мы не ищем переворотов,— мы идем законною дорогою, у нас нет ни слова неправды. Не пугайтесь, мы не изменим завещанию Тараса Шевченко… он призывает нас: «обнимитесь, братья мои, прошу, умоляю!» (Цит. по кн.: Драгоманов. Шевченко, українофіли і соціалізм. Київ, 1914, стр. 8.).
Здесь — правда, и совершенно ясная, только в том, что галицийские «народовцы» действительно боятся революции и холуйски пресмыкаются перед австрийским монархом. А в том, что относится к Шевченко,— ни слова правды, а сплошная фальсификация.
Драгоманов, которого Ленин называл «украинским мещанином», тоже считал, что Шевченко и не мог быть революционером, так как «мыслью своей опирался на церковную основу». Шевченко, уверял Драгоманов, только «временами имел мечты о восстании» (Цит. по кн.: Драгоманов. Шевченко, українофіли і соціалізм. Київ, 1914, стр. 84—85.), но не больше. Он фальсифицировал взгляды Шевченко в соответствии со своими собственными убеждениями. Драгоманов считал себя «социалистом западноевропейской школы», противником «российских нигилистов», т. е. революционных демократов, «которые увлекались Ст. Разиным и Пугачевым». В автобиографии он писал, что «осуществление этого идеала», т. е. социализма, можно достичь «при помощи умственной пропаганды», но не «кровавых восстаний» (М. Драгоманов. Автобиография. 1917, стр. 39.). Недаром один из вожаков буржуазных националистов Галиции — Е. Огоновский в своей вступительной статье к Львовскому изданию «Кобзаря» Шевченко отрицает революционность Шевченко, считая его «библейцем» до самой смерти. В подтверждение этого он ссылается на Драгоманова.
Украинские буржуазные националисты силятся изобразить Шевченко как борца против русских вообще, как врага «москалей», фальсифицируя его взгляды тем самым в националистическом духе. На самом же деле творчество Шевченко наполнено борьбой против всякого крепостнического гнёта, в том числе против гнёта и кабалы со стороны украинских панов-помещиков. С величайшей силой поэт разоблачает солидарность панов я гетманов с московским царем и русскими помещиками, их продажность польским панам. В «послании» «И мертвым, и живым, и нерожденным…» поэт гневно восклицает:
Рабы, холопы, грязь Москвы,
Варшавский мусор ваши паны,—
И гетманы, и атаманы!
Так чем вы чванитеся, вы!
Сыны сердечной Украины!
Что ловко ходите в ярме,
Ловчее, чем отцы ходили?!
В стихотворении «Сраженья были, распри — все бывало» (1860) поэт с гневом называет представителей трех виднейших и богатейших на Украине старшинно-дворянских родов («Галаганы, и Кисели, и Кучебеи-Ногаи») и предупреждает, что гнев народный «раздавит трон», а вместе с ним «не станет» и помещиков-магнатов.
Настанет ли долгожданное время счастливой жизни для народа, взойдет ли солнце свободы?—Шевченко до конца своей жизни верил в народ и считал, что пробуждение настанет, «правда» в конце концов восторжествует. В ноябре 1860 г., за несколько месяцев до смерти, он писал:
Когда же суд? Падет ли кара
На всех царят, на всех царей?
Придет ли правда для людей?
Должна прийти! Ведь солнце встанет,
Сожжет все зло, и день настанет.
Народ победит и по заслугам расправится со своими вековыми врагами:
…А люди тихо
Без всякого лихого лиха
Царя на плаху поведут
Эти слова созвучны с одой Радищева:
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает
Над гордою главой царя.
Ликуйте, склепанны народы,
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя
(А. Н. Радищев. Полное собрание сочинений. М., 1938, стр. 5.).
Шевченко всегда с радостью приветствовал всякое проявление действий трудящихся масс, направленных против крепостнического строя. Возвращаясь в сентябре 1857 г. из ссылки на пароходе по Волге и подъезжая к Нижнему Новгороду, Шевченко каким-то путем узнал о важном происшествии в прибрежном селе Зименке, принадлежащем помещику Дадьянову.
«Прошедшего лета,— записывает Шевченко в дневнике,— когда поспели жито и пшеница, мужичков выгнали жать, а они, чтобы покончить барщину за один раз, зажгли его со всех концов при благополучном ветре. Жаль, что яровое не поспело,— разделяя их гнев, отмечает Шевченко,— а то и его бы за один раз покончили бы. Отрадное происшествие!»
На пароходе же Шевченко прочитал в газете «Русский инвалид» о тайпинском восстании китайцев против маньчжурской династии. В своем дневнике в связи с этим, он записал:
«Там говорилось о китайских инсургентах и о том, какую речь произнес Гонг (это не точно, автор речи Хун Сю-цюань.— М. Н.), предводитель инсургентов, перед штурмом Нанкина. Речь начинается так: «Бог идет с нами; что же смогут против нас демоны? Мандарины эти — жирный убойный скот, годный только в жертву нашему небесному отцу, высочайшему владыке, единому истинному богу». И далее: «Скоро ли во всеуслышание можно будет сказать про русских бояр то же самое?»
Характерен и другой эпизод, о котором Шевченко рассказывает в своем дневнике. Он заметил, что перед домом губернатора в Нижнем Новгороде собралась большая толпа крестьян с открытыми головами. Заинтересовавшись этим явлением, Шевченко выяснил, что это, оказывается, крепостные «промотавшегося» «мерзавца» помещика Демидова, который живет в своей деревне и грабит крестьян. «Кроткие мужички, вместо того, чтобы просто повесить своего грабителя, пришли к губернатору просить управы, а губернатор, не будучи дурак, велел их посечь за то, чтобы они искали управы по начальству, то есть начинали со станового!»
Патриот Шевченко глубоко верил в революционные способности украинского народа. С большой любовью и настойчивостью он изучает прошлое своего народа, его историю и приходит к выводу, что история народа есть история борьбы за волю.
В повести «Прогулка…» Шевченко высказывает, какие у него возникли мысли при поездке через Лысянку: «Местечко Лысянка имеет важное значение в истории Малороссии. Это родина отца знаменитого Зиновия Богдана Хмельницкого, Михаила Хмия. И еще замечательна, если верить туземным старикам, своей вечерней…, которую сложил здесь ляхам Максим Железняк в 1768 году. Не только какая-нибудь Лысянка,— каждое село, каждый шаг земли б}’дет замечателен в Малороссии, особенно по правую сторону Днепра. В чем другом, а в этом отношении мои покойные земляки ничуть не уступили любой европейской нации, а в 1768 году Варфоломеевскую ночь и даже первую французскую революцию перещеголяли».
Не вдаваясь в детали этого высказывания, следует подчеркнуть одну главную мысль: Шевченко с гордостью отмечает, что украинский народ способен на великую борьбу со своими врагами-угнетателями, причем по своей решительности, по своей беспощадной расправе с врагами украинские крестьяне в 1768 г., по его мнению, даже «перещеголяли» Западную Европу.
Шевченко живет интересами своего народа, из которого он вышел, чутко прислушивается к его настроениям, к его думам, к его общественным движениям. Поэт не только призывает к борьбе, но и с нетерпением ждет, когда же в действительности начнется эта решительная борьба, он чутко ловит все сведения по этому вопросу. Так, встретившись в январе 1858 г. со своим приятелем Яковым Лазаревским, недавно вернувшимся из Украины, Шевченко особенно интересуется «Екатеринославским восстанием 1856 года».
Даже в «Букваре Южнорусском», составленном Тарасом Шевченко и вышедшем из печати в 1861 г., он старается провести через преграды цензуры идею классовой борьбы — осудить пана помещика, несправедливость политического строя России.
«Букварь» предназначался для широких народных масс и, разумеется, должен был отвечать строжайшим требованиям свирепой царской цензуры. Поэтому Тарасу Шевченко приходилось маскироваться, помещать желательный для него материал среди официально дозволенного, с точки зрения царской власти, политически «благонадежного». Так, скажем, среди тринадцати различных пословиц он помещает и такие:
Казав пан:
Кожух дам —
Та и слово його тепле.
3 дужим — не борись;
А с богатим — не судись.
Царская цензура нашла в «Букваре» пословицы «не совсем: уместные в настоящее время по выражаемому ими чувству недоверия простого народа к высшему сословию» (Т. Г. Шевченко в документах і матеріалах. Київ, 1950, стр. 299.).
Всячески ухищряясь изобразить Шевченко либералом, украинские буржуазные националисты обычно используют его произведение «И мертвым, и живым, и нерожденным землякам», называя это «послание» «манифестом либерализма». Обходя молчанием революционное содержание «послания», они выхватывают следующие слова поэта: «Обнимите ж меньших братьев, как братья родные…» и «доказывают», что у Шевченко на первом месте стоит заповедь «братолюбия», взятая им «из священного писания» и годная, по мнению националиста Огоновского, «для всей будущей жизни» украинского народа.
На самом же деле в своем «послании» Шевченко выступает как борец за интересы угнетенного, обездоленного народа, как враг эксплуататоров, господ-угнетателей. Он выражает свое возмущение против тех, кто «святой правдою торгуют… в ярмо запрягают человека». Поэт клеймит позором либералов, которые «кричат: …Воли! Воли! И братства братского…» а на деле, прикрываясь именем бога, продолжают драть «с братьев-гречкосеев три шкуры…» Кто эти шкуродеры, враги трудового народа? Это не только люди другого, чужого народа, эти лютые враги — люди той же нации.
Доборолась Украина…
И за что страдает:
Хуже ляха свои дети
Ее распинают.
В «послании» Шевченко предвещает неизбежность народного восстания против угнетателей. Все попытки украинских националистов представить «послание» как «манифест либерализма» являются поэтому извращением действительности.
Что касается призыва Шевченко обнять всех «братьев» украинцев, то он объясняется тем, что в 40-х годах XIX столетия борьба между революционным демократизмом и буржуазным либерализмом еще не выявилась так резко, как это произошло позднее — в конце 50-х и в начале 60-х годов, в эпоху Чернышевского. Не случайно поэтому и революционно-демократическое направление Шевченко и либерально-буржуазное Кулиша и Костомарова в 40-х годах находились в одной тайной политической организации — в Кирилло-Мефодиевском обществе. В этих условиях в 40-х годах XIX в. мы видим попытку Шевченко использовать либеральные настроения некоторых слоев помещиков в интересах борьбы против крепостничества. Этот призыв Шевченко «обнять» «меньших братьев» в условиях того времени нельзя считать «срывом» с позиций революционного демократизма, как это пытаются иногда толковать некоторые наши авторы. Шевченко обращается с призывом к либеральным кругам общественности с позиций революционного демократизма: он призывает их пойти навстречу требованиям народных масс, в противном случае угрожает им революционной расправой.
Следует отметить, что через десять дней после «послания» поэт пишет свое знаменитое «Завещание», наполненное жгучей ненавистью к врагам-крепостникам и словами призыва к восстанию.
Когда политическая обстановка в стране к концу 50-х гг. обострилась, Шевченко больше не призывает к тому, чтобы «обнять» «меньшего брата», а, наоборот, резко выступает против либерализма, разоблачает ложь «доброго» царя и его «добрых» приспешников — либералов, готовящих крестьянскую реформу.
В борьбе против царизма, так же как и против религии, Шевченко по-своему использует религиозную библейскую, христианскую тематику. Так, стихотворение «Саул» (1860), ® котором фигурируют библейские лица — Саул, Самуил, Давид, направлено против царизма вообще и российского, в частности. Царь изображен самодержцем, превратившим свободный труд свободных людей в каторжную работу. Царь живет в роскоши и грабит подданных. О том, что стихотворение направлено против русского царизма, видно по ряду отдельных выражений, эпитетов, сравнений. Так, начинается стихотворение с того, что в Китае, в Египте, на берегах Инда и Евфрата жили вольные пастухи. На них напал царь, обративший их в рабство. При этом добавляется: «И у нас» такое же положение. Саул именуется «самодержцем», как и русский царь, а люди — «всеподданнейшими».
Харьковский и ахтырский архиепископ в своем донесении Синоду, требуя изъять из обращения «Кобзаря» Шевченко, писал, что «в стихотворениях «Цари» и «Саул» допущено кощунственное глумление над царственным пророком Давидом и царем Саулом и проч.» (Т. Г. Шевченко в документах і матеріалах, стір. 303.).
В стихотворении «Подражение Иезекиилю. Глава 19» (1859) поэт использует библейскую тематику для борьбы против царизма. Мифический библейский пророк Иезекииль по преимуществу предрекал несчастья израильскому народу, как наказание за дела несправедливых царей и вельмож. Шевченко воспользовался этим для обвинения настоящих вельмож и царей. Поэт начинает с того, что обращается к «пророку» с просьбой «оплакать» князей, вельмож и царей и спросить: зачем «сука» родила и множила этот «род проклятый», который пожирает праведных людей. Как-то люди подстерегли льва-царя и отправили его на каторгу. Однако злая мать спустила на людей другого сына, еще более злого, который пожирал целые города и села. Но и этот «пес на троне» был окован и посажен в тюрьму. Этим самым поэт как бы дает понять, что люди перестали молчать, начали расправляться с царями. Поэт вселяет уверенность, что придет время, когда не будет беззакония и зла и люди не услышат больше «яростного рыка самодержавного владыки». Правда, львы-цари еще растут, не хотят признавать правды, но корень у них «уже червивый и гнилой и худосочный». Недалеко то время, когда подует ветер с поля и сметет царей, они будут «тонуть в своей крови…». Путь для праведных людей будет расчищен.