Загрузка...Шевченко жил и творил в условиях феодально-крепостнической России, когда религия и ее «учреждение» — церковь, являясь частью надстройки, весьма активно служили господствовавшему классу помещиков. Религия, по выражению Ленина, была «идейной палкой, духовной палкой», дополнявшей кнут крепостничества. Именем бога она освящала самодержавие, которое, в свою очередь, всеми имеющимися в его распоряжении средствами, в том числе судом, тюрьмой, охраняло и защищало «авторитет» религии.
Открытая пропаганда материалистической философии была запретной. Всякое выступление против религии квалифицировалось как «кощунство и богохульство», как подрыв общественных порядков, и преследовалось полицейскими мерами. Когда известный руководитель тайного политического общества — «петрашевец» Буташевич-Петрашевский в 1849 г. был приговорен к расстрелу, наряду с обвинением в подготовке восстания, на первом месте среди инкриминируемых ему преступлений значилось «богохульство» (См. «Политические процессы николаевской эпохи. Петрашевцы». М., 1907 г., стр. 71.). Петрашевцы Достоевский, Головинский и Пальма были приговорены царским судом к смертной казни за распространение и недонесение о распространении «преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского».
Не только революционные, но и антирелигиозные стихотворения декабристов, Пушкина, Лермонтова, а позднее и других авторов были тогда широко распространены в списках. Проникали также в Россию и заграничные издания с революционными и атеистическими произведениями.
И вот тогда, в 40-х гг., наряду с другими произведениями, в подполье ходило по рукам гневное письмо Белинского к Гоголю от 3 июля 1847 года, направленное против проповедничества политики кнута, невежества, обскурантизма и мракобесия. Письмо это имело революционное значение.
Тогда же и несколькими годами раньше, также в подполье, в рукописной форме, в России, а в особенности на Украине, широко распространялись нелегальные стихотворения Тараса Шевченко «Сон», «Кавказ», «И мертвым и живым… послание», «Завещание» и другие, в которых народный поэт и мыслитель громил не только самодержавие, но и православие, выступал как революционер и атеист.
О том, что стихотворения Шевченко на Украине разошлись во множестве и были причиной сильного волнения «умов», говорится, в частности, в жандармских материалах по делу петрашевцев («Дело петрашевцев», т. I, стр. 161—162.). Кирилло-мефодиевцы Н. Костомаров и Н. Посяда рассказывают, что на Украине подпольные стихи Тараса Шевченко. ввиду их широкого распространения, назывались «бродячими стихами».
И не только на Украине. Близкий знакомый поэта по Петербургу, известный художник Микешин, имея в виду уже 50-е гг., в своих воспоминаниях, приложенных к пражскому изданию «Кобзаря» Шевченко (1876 г.) также утверждает, что поэт имел «огромное влияние» на молодежь, личность поэта вызывала «неподдельный восторг» «в кругу тогдашней молодежи», и его произведения в списках ходили по рукам.
Назревание в конце 50-х годов революционной ситуации в России нашло свое выражение в обострении борьбы между двумя лагерями в философии: материалистического и революционного направления журнала «Современник» во главе с Чернышевским, с одной стороны, и реакционных слоев — поборников самодержавия и православия, группировавшихся вокруг журналов «Русский вестник, «Отечественные записки» — с другой. В борьбе против материализма эти журналы печатали большие выдержки из «труда» поповствующего теоретика профессора Киевской духовной академии Юркевича, против которого и выступал Н. Г. Чернышевский.
Боевые выступления материалиста Чернышевского, говорил Д. И. Писарев, «взволновали журнальный мир; никакое научное открытие, никакое серьезное исследование не обращало на себя так внезапно всеобщего внимания г. г. серьезных литераторов» (Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, т. I. Гослитиздат, 1955, стр. 136.). Школа Чернышевского нанесла удар по лагерю реакции с такой силой, что у противников почувствовалась явная растерянность. В одном из писем Юркевич признавал, что «многие из наших духовных смешались, сконфузились, не могли найтись при встрече с новыми, незнакомыми для них идеями и вопросами… Отсюда недостаток твердого и мужественного голоса в нашей духовной литературе» («Киевская Старина», 1891, ноябрь, стр. 305—307.). Юркевич выступал как сознательный, решительный враг материализма и атеизма, как организатор духовных сил лагеря православия и самодержавия.
Ярый идеалист, украинский буржуазный националист Д. Чижевский в своей фальсифицированной в идеалистическом духе книжонке «Нариси з історії філософії на Україні» всячески восхваляет философские взгляды Юркевича и показывает его как решительного борца против материализма. Но и Чижевский должен был признать, что материалисты во главе с Чернышевским разгромили Юркевича и его направление: «у Юркевича не было сил,— заявил Чижевский,— и он замолк на долгие годы» (Д. Чижевський. Нариси з історії філософії на Україні. Прага, 1931, стр. 137—138.).
Лагерь реакции не погнушался тем, чтобы в помощь себе привлечь полицейские силы. Московский митрополит Филарет, выступив в защиту Юркевича и во спасение «самодержавия и православия», доносил московскому губернатору, что журнал «Современник» распространяет в обществе «противухристианские, противуправительственные» учения. Выполняя на «святой исповеди» грязные шпионские дела, митрополит в мае 1860 г. доносил царю, что один подпоручик в отставке признался ему, что «в московском университете литографируются и в большом числе распространяются антирелигиозные и вредные политические сочинения». Представив в доказательство четыре литографированные брошюры, Филарет сообщал, что, как видно из исповеди подпоручика, то же происходит в Харьковском, Киевском и Казанском университетах. Из архивных документов известно, что при обыске жандармерией у студента Аргиропуло действительно было среди многих других обнаруженных литографированных изданий, запрещенных цензурою сочинений, 59 стихотворений Шевченко.
В 40-х годах, а также и позже, лагерь революции и атеизма на Украине возглавлял Тарас Шевченко, хотя он и находился по преимуществу в Петербурге. В такой обстановке обостренной идейно-политической борьбы двух враждебных лагерей Шевченко был вместе с Чернышевским. Его революционная и атеистическая поэзия была грозным оружием в классовой борьбе. Не случайно при отъезде в 1859 г. Шевченко из Петербурга на Украину за ним была организована слежка со стороны III отделения, а затем он был арестован за «богохульство» и за агитацию против царя, панов и попов.
Общественно-политические и философские воззрения Шевченко формировались и крепли также в борьбе с враждебной украинской помещичье-буржуазной националистической идеологией, наиболее типичными представителями которой были П. Кулиш и Н. Костомаров, проповедовавшие православие и примирение с самодержавием. Будучи соратником русских революционных демократов, Шевченко в вопросах философии выступал как материалист и атеист.
Передовая русская общественность в 40—60-х годах XIX столетия уделяла много внимания вопросам философии, в особенности критически изучаемому Гегелю. Это видно из печатных работ Белинского, Герцена, Чернышевского. В «Былом и думах» Герцен отмечает, что каждый параграф гегелевской логики, энциклопедии, эстетики был предметом «отчаянных споров». Передовой русской интеллигенции хорошо была известна вышедшая в 1841 г. книга Л. Фейербаха «Сущность христианства», читались и переводились книги по философии французских энциклопедистов-материалистов. Все это не могло пройти бесследно и для любознательного Шевченко, имеющего очень широкий круг знакомых в среде русской интеллигенции.
При изучении философских взглядов Шевченко нас не должно смущать то обстоятельство, что он был поэтом. В России, в том числе и на Украине, в XIX в. философия развивалась в иных условиях, чем, скажем,буржуазная идеалистическая философия в Германии в XVIII—XIX вв. Там философия была оторвана от реальной жизни трудовых масс и витала в области сугубо абстрактных построений. Русские революционные демократы поставили философию на службу трудящемуся классу — крестьянству; философия была идейным оружием в освободительной борьбе против крепостничества и царизма. Она сочеталась с поэзией, литературной критикой и публицистикой.
В. Белинский писал: «Было время, когда общее мнение, оставляя за поэтом пламенное сердце, а за философом холодный ум, отнимало у первого ум, а у второго сердце». «Поэт нашего времени,— продолжал он,— есть в то же время и мыслитель… Поэзия и философия уже не только не чуждаются друг друга,, но беспрестанно подают друг другу руку, чтоб взаимно поддерживать себя, и даже часто до того смешиваются друг с другом, что иное философское сочинение прежде всего назовете вы поэтическим, а поэтическое — философским» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. М., т. VII, стр. 49—50.).
Это очень важное и глубокое высказывание Белинского целиком относится к Шевченко, у которого, поистине, философская мысль и поэзия, тесно переплетаясь между собой, составляют единство, являются орудием борьбы за лучшую, счастливую жизнь крепостного народа.
Вышедший прямо из народа, не испорченный измышлениями идеалистической философии, гениально одаренный, Шевченко воспринимал мир таким, как он есть. Природа, живая конкретная деятельность, реальный человек со всеми его чувствами и мыслями — вот что было основой миросозерцания и творчества поэта.
Шевченко не писал специальных философских трактатов, он — поэт-мыслитель, и поэтому, чтобы понять его философские взгляды, надо раскрыть философское содержание его поэтических образов.
Свою большую поэму «Гайдамаки» поэт начинает небольшим философским рассуждением. Непосредственно воспринимая мир, он рассматривает его как совокупность явлений природы. Шевченко считает, что в природе все находится в процессе движения, изменения, «все идет, проходит — без меры, без края»… «живет, умирает… Одно расцвело, другое завяло, навеки завяло…» (Тарас Шевченко. Собрание сочинений в пяти томах, т. І. М., 1949, стр. 116. В русском издании (Гослитиздат, т. I, 1955, стр. 162) перевод не точен: мысль о бесконечности мира опущена, но она имеется в подлиннике; см. Тарас Шевченко. ПЗТ, т. I, стр. 75.) старое умирает, а новое зарождается… но мир в целом бесконечен и вечен. Шевченко, стало быть, разделял материалистические взгляды о бесконечности, вечности материи. В поэме «Сон» он также говорит, что миру нет
………………начала,
Нет конца и края!
Никто того не изменит И не уничтожит (Там же, стр. 230. В указанном выше русском издании (т. I, стр. 319) неправильно передана мысль Шевченко: поэт говорит о мире вообще, а перевод сделан так, как будто речь идет об Украине. См. Тарас Шевченко. Повне зібр. творів десяти томах, т. I, стр. 242.).
В повести «Художник» Шевченко называет природу «бессмертной».
Во вступлении к «Гайдамакам» Шевченко ставит философский вопрос о бессмертии души, но при решении его допускает некоторое противоречие. Сравнивая душу с бесконечным небом, поэт заявляет, что «душа рожденья и смерти не знает». Но в то же время на прямо поставленный вопрос о бессмертии души: «А де вона буде» после смерти?—Шевченко отвечает: «Химерні слова…» (В переводе на русский язык здесь допущено явное извращение. «А де вона буде? химерні слова!!» (Т. Г. Шевченко. ПЗТ, т. I, 1951, стр. 75). «А где исчезает? Пустые олова» (Т. Шевченко. Собр. соч., в пяти томах, т. I. М., 1949, стр. 117).
В подлиннике ставится вопрос: где будет душа после смерти? И дается отлет: пустые слова. Иначе говоря, напрасно думать о бессмертии души, нигде ее не будет после смерти человека. Короче говоря, бессмертие отрицается. Переводчик же ставит прямо противоположный вопрос: исчезает ли душа после смерти? — и отвечает: «пустые слова». Выходит, что пустое, напрасное дело думать о ее исчезновении, она не исчезает, а остается вечной, обладает бессмертием. Но это прямо противоположно тому, о чем говорит Шевченко. В издании 1955 г. это место переведено точнее (см. т. I, с. 163).).
Пустое, значит, дело верить в потустороннее, загробное существование. Мыслитель тем самым осуждает лживость поповских утверждений о бессмертии души, выявляет материалистическую точку зрения в понимании сущности человека.
Вопрос о «том свете», потустороннем, загробном мире, о «рае небесном», что равнозначно постановке вопроса о бессмертии души, не мог, конечно, пройти мимо внимания Шевченко. По существу своему такая постановка вопроса имеет прямую связь с основным вопросом философии — вопросом об отношении между природой, материей, с одной стороны, и духом, мышлением — с другой. Шевченко выступает против мистики, он отрицает потусторонний мир, божественный рай.
В поэме «Сон» («У всякого своя доля») поэт решительно заявляет: «Нет на небе бога!», «нет за гробом рая!». Он с болью в сердце говорит о том, что простой народ, из которого богачи пьют кровь, верит в бога и в рай «на том свете». В стихотворении «Не завидуй богатому (1845) Шевченко прямо утверждает:
На земле не видно рая
И на небе нету!
Нет необходимости останавливаться на других случаях, когда в своих художественных произведениях Шевченко устами отдельных представителей простого народа, скажем, варнака, выражает веру в «рай небесный». Здесь он реалистически в художественной форме воспроизводит картину быта; когда он говорит о рае в смысле счастливой жизни на земле, или же, например, когда применяет образное выражение: отправиться на «тот свет» — в смысле смерти. Все эти факты, как не имеющие прямого отношения к поставленному нами философскому вопросу, мы оставляем без дальнейшего рассмотрения.
В одной из своих повестей Шевченко не признает «врожденных» «страстей», «способностей» (IV, 267). Это значит, что не существует какой-то сверхъестественной, божественной силы, как утверждают идеалисты, которая от рождения дает человеку «душу» со всеми ее чувствами, мыслями, страстями и способностями. Из рассуждений Шевченко видно, что все эти способности порождаются средой, обстановкой, в которой человек живет и действует. Таким образом, некоторая противоречивость в разрешении вопроса о бессмертии души, имеющаяся в «Гайдамаках», еще в 40-х годах мыслителем устраняется. Шевченко трактует этот вопрос с материалистической позиции.
В том же вступлении к «Гайдамакам» Шевченко, говоря о бесконечном движении мира, ставит вопрос о том, откуда все это взялось и куда исчезает, и отвечает: «Ни глупый ни умный об этом не знает».
Украинские буржуазные националисты пытаются толковать эти слова поэта в каком-то пессимистически-трагическом духе. Так, декадент Евшан, придерживающийся философии Шопенгауэра и Ницше, усердно «доказывал», что Шевченко находился в «трагическом раздвоении» и потому утверждал, что ни глупый, ни умный не может найти цели жизни.
Но из текста поэмы ясно видно, что никакой проблемы «цели жизни» Шевченко в данном случае не ставил. Поэт говорит о бесконечном мире, о невозможности исчерпывающе познать бесконечный мир. Не только «глупый», но и «умный» человек, заявляет Шевченко, не знает о том, как начался бесконечный мир. Это изречение поэта объективно направлено против религиозномистических представлений о сотворении мира богом и возможности конца мира.
Уже к концу 40-х годов Шевченко начал отрицательно относиться к философии идеализма. В 1839 г. он осудил мюнхенскую школу «немецких идеалистов-живописцев» (V, 60). В своем «послании» «И мертвым, и живым, и нерожденным землякам»-поэт также выступает против немецкой идеалистической философии.
Иван Франко говорил, что Шевченко с «горячей ненавистью» осуждал «всех ренегатов», всех тех, «кто мать забывает», т. е. родину, кто раболепно преклоняется перед «немецкой идеалистической философией Шеллинга и Гегеля», перед «наукой», оторванной от жизни и потопленной в абстрактных представлениях» (См. рукописный фонд Ив. Франко в Институте истории литературы АН УССР. Статья Франко о Шевченко (неоконченная). Автограф 426/9, стр. 7—8.). Шевченко, подчеркивает Франко, требовал чтобы все внимание было отдано не небу, а простому закабаленному люду — «рабам, незрячим-гречкосеям», чтобы, по выражению Шевченко, «мудрость была бы своя», а не немецкая, чтобы философия была своя.
Украинские буржуазные националисты пытаются изобразить взгляды Шевченко на процесс познания в духе мистицизма. Так, неокантианец Степан Балей причисляет Шевченко «к ряду религиозных людей» и считает, что в области познания ему свойственна «мистическая интуиция» (Степан Балей. З психології творчости Шевченка. Львів, 1916, стр. 82—85.). А. Рычицкий в книге «Тарас
Шевченко в ceiTAi епохи» (1925) «находит» у Шевченко какую-то «мужицкую интуицию». Но все эти разговоры о «мистическом интуитивизме» Шевченко лишены всяких оснований.
Шевченко не писал статей, специально посвященных теории познания, но в его произведениях имеются высказывания, прямо противоположные писаниям Балея и Рычицкого. В поэме «Тризна», имеющей автобиографическое значение, поэт сам говорит о том, что познание ему досталось не путем какой-то вымышленной, по Балею, таинственной интуиции, а в процессе практики, тяжелой жизненной борьбы, что он прошел «мытарства трудной жизни» и «ужасною ценою уму познания купил» (1, 293).
Но, конечно, поэт не имел научного понятия практики как практики общественного человека, как практики класса в условиях антагонистического общества.
Непосредственное материалистическое восприятие мира таким, как он есть, впоследствии, с расширением кругозора Шевченко, осмысливалось более глубоко. Мыслитель уже непосредственно ведет борьбу с идеализмом, с религией, становится на позиции атеизма. Этому способствовало освоение достижений русской философской мысли — работ Герцена, Белинского, позднее Чернышевского.
Из ряда отдельных замечаний Шевченко видно, что он был знаком в какой-то мере с произведениями античных мыслителей, Галилея, Канта, Бэкона, Вольтера, французских материалистов-энциклопедистов.
Шевченко общался с петрашевцами, которые читали и обсуждали сочинения Вольтера, французских материалистов и атеистов— Гельвеция, Гольбаха, Дидро, признавали ненужность и вредность религии (См. «Дело петрашевцев», т. I, стр. 212, 331, 408.). С философией французских материалистов Шевченко мог познакомиться также при посредстве кирилломефодиевца Н. И. Савича. У отца Н. И. Савича, полтавского помещика, была довольно большая библиотека по преимуществу из произведений французских авторов XVIII в., в частности, французских энциклопедистов. Чтением этой литературы молодой Н. И. Савич очень увлекался. О нем говорили, что он был воспитан энциклопедистами и Вольтером, а его друзья называли Савича «последним вольтерианцем» («Киевская старина», 1904, февраль, стр. 229—235.). В Кирилло-Мефодиевском обществе Савич принадлежал к направлению Шевченко и неоднократно встречался и беседовал с ним.
Из повести «Близнецы» известно, что Шевченко знал о французской энциклопедии, издаваемой Дидро и его соратниками. Он весьма одобрительно отзывался о материалистической философии французских энциклопедистов XVIII века. Это видно по его записи в дневнике 27 августа 1857 г. по поводу роли французских энциклопедистов и роли техники (паровой машины) в развитии общественной жизни. Материалистическая философия, по его мнению, имеет прогрессивное, революционное значение в истории общественной жизни.
Участие Шевченко в экспедиции по исследованию Аральского моря способствовало развитию и укреплению его материалистического мировоззрения. Руководитель экспедиции А. И. Бутаков за исследовательскую работу был избран почетным членом Берлинского географического общества, а затем получил медаль от лондонского «Королевского географического общества». Экспедиция провела исследования в области географии, геологии, ботаники, зоологии. Бутаков и его помощник А. И. Макшеев, бывший близкий знакомый петрашевца Момбелли (а с Момбелли, как было сказано, Шевченко встречался), сочувственно относились к политическому ссыльному Шевченко.
Солдат Шевченко, взятый в экспедицию как художник для зарисовок, принимал активное участие в ее работах. Если иметь в виду огромную любознательность Шевченко и его способность быстро ориентироваться в сложных вопросах, то безошибочно можно сказать, что Аральская экспедиция во многом способствовала более глубокому оформлению воззрений Шевченко в области естествознания, укрепила его материалистическое мировоззрение. В своей работе о Шевченко Мариэтта Шагинян хорошо осветила эти вопросы.
В 40-х годах, когда формировалось мировоззрение Шевченко, естествознание вызывало большой интерес среди передовой русской интеллигенции, начало которому было положено гениальным ученым М. В. Ломоносовым, оказавшим влияние на формирование мировоззрения революционных демократов. Выражая мнение своих единомышленников, Добролюбов говорил: «Ломоносов много сделал для успехов науки в России: он положил основание русскому естествоведению…» (Н. А. Добролю6ов. Избранные философские сочинения, т. I. 1945,. стр. 106.). Этот интерес передовой общественности к естествознанию был отражен в знаменитых статьях Герцена «Дилетантизм в науке» и «Письмах об изучении природы» (1842—1846 гг.), весьма высоко, как известно, оцененных В. И. Лениным.
В соответствии с этим духом времени и Шевченко проявлял большой интерес к естествознанию. Он изучал анатомию, зоологию, физику, геологию, астрономию. В повести «Художник», в той части, где она имеет автобиографическое значение, Шевченко пишет: «Два раза в неделю, по вечерам, я хожу в зал
Вольного экономического общества слушать лекции физики профессора… (Речь идет о профессоре Петербургского университета Э. X. Ленце.— М. Н.). Хожу еще, вместе с Демским, раз в неделю слушать лекции зоологии профессора Куторги» (IV, 197). Куторга, как известно, являлся крупным ученым, сторонником эволюционного учения в биологии. В другом месте Шевченко отмечает: «Я начал посещать анатомические лекции профессора Буяльского» (IV, 176) И. Я. Буяльский — профессор Медико-хирургической академии.
Живой интерес Тараса Григорьевича к естествознанию может быть подтвержден еще одним очень характерным обстоятельством. Из ссылки он возвратился в Петербург вечером 27 марта 1858 г., а через день — 29 марта он уже слушает лекцию по геологии. «Вечером отправились мы в цирк-театр,—записывает он в дневнике,— смотреть и слушать живописную лекцию геологии профессора Роде. Лекция мироздания прекрасна…» Лекции, сопровождаемые картинами, возбудили большой интерес у публики. Это напугало петербургского митрополита Григория, «блюстителя» православйя и нравственности, и он послал властям донос, в котором писал, что «представление» Роде, «явно колеблющее основания христианства», «вредно» для нравственности и православной веры (См. А. И. Герцен. Полное собрание сочинений и писем, т. IX. Пб, 1919.-стр. 344.).
Из отдельного замечания Шевченко в повести «Близнецы» видно, что он был знаком с трудами по геологии известного тогда английского ученого Родерика Мурчисона, автора работы «Геология Европейской России и Урала», вышедшей в 1845 г. (IV, 114).
В письме из Нижнего Новгорода 10 февраля 1857 г. к своему другу Б. Залесскому Шевченко пишет: «О, как бы мне хотелось теперь поговорить с тобою о космосе…» (V, 355). И вскоре же по приезде в Петербург 23 апреля 1858 г. он читает работу на эту тему. «Мы просидели весь день дома,— пишет он в дневнике,— читали Гумбольдта «Космос» (V, 229—230). Гумбольдт, Александр Фридрих Вильгельм (1769—1859 гг.) — автор книги «Космос или физическое описание мира» (1847—1851), выдающийся немецкий естествоиспытатель и путешественник, труды которого ценили прогрессивные деятели России. В частности, в «Критике философских предубеждений» Чернышевский в положительном смысле ссылается на «Космос» Гумбольдта. По своим воззрениям Гумбольдт был стихийным материалистом. С названной книгой Гумбольдта Шевченко возможно был знаком еще в 40-х годах по «Отечественным запискам», где она тогда печаталась.
Будучи в ссылке, Шевченко интересовался «физикой Писаревского» (V, 303). Речь идет, очевидно, о книге «Общепонятная физика, составленная Н. Писаревским» (СПб., 1852), которую Шевченко имел у себя.
Тарас Григорьевич находился в дружественных отношениях с знаменитым математиком М. В. Остроградским, сторонником материалистического мировоззрения, которого он называл «гениальным», «великим» математиком.
Таковы только некоторые сведения, характеризующие отношение Шевченко к естествознанию. Они, конечно, не полно отражают действительное положение дела (других сведений у нас не имеется), но дают достаточный материал для того, чтобы убедиться, с каким вниманием и интересом относился Шевченко к естествознанию. Несомненно одно, что изучение естествознания наложило свой положительный отпечаток на формирование материалистического миросозерцания Шевченко.
Естественно, что Шевченко боролся против идеализма. Будучи в ссылке, он достал «Эстетику» Либельта. Еще раньше Шевченко читал некоторые другие сочинения Либельта. «С Либельтом я немного знаком по его «Деве Орлеанской»,— записывает он в дневнике,— и по его критике и философии. На первый взгляд он мне показался мистиком и непрактиком в искусствах. Посмотрим, что дальше будет». Выражая затем свое отношение к философии и эстетике, имея в виду книгу Либельта, Шевченко пишет: «Чтение, правда, не совсем по моему вкусу, но что делать: на безрыбье и рак рыба. Я, несмотря на мою искреннюю любовь к прекрасному в искусстве и в природе, чувствую непреодолимую антипатию к фолософиям и эстетикам, и этим чувством я обязан сначала Галичу и окончательно почтеннейшему Василию Ивановичу Григоровичу, читавшему нам когда-то лекции о теории изящных искусств…» (V, 53, 52).
Как видно, Шевченко был недоволен лекциями «О теории изящных искусств», читанными в Академии художеств А. И. Галичем — профессором философии Петербургского университета и В. И. Григоровичем — конференц-секретарем и преподавателем теории искусства Академии художеств. Он выражает здесь антипатию «к философиям и эстетикам» именно потому, что читались они с идеалистических позиций. Так, А. Галич в своей работе «Опыт науки изящного» (1825) всю историю «изящного» делит на три периода и последний из них, по его мнению, наиболее возвышенный — «период полного владычества разума, открытый Платоном»; этот период, как уверяет Галич, восстановлен и продолжается («Опыт науки изящного, начертанный А. Галичем». СПб., 1825, стр. 8.). Стало быть, непревзойденным авторитетом в эстетике для Галича является античный идеалист Платон.
Говоря об общем направлении этих лекций, Шевченко сопоставляет их с философией Платона, о котором отзывается отрицательно. Не случайно также и то обстоятельство, что вслед за этим Шевченко критикует Либельта за мистицизм.
Шевченко, таким образом, выступает против идеалистического понимания философии и эстетики, а не принципиально против них. Как видно из дальнейших записей в дневнике, он вполне оценивал положительное значение эстетики и очень резко отзывался о тех, кто «всякую теорию прекрасного» считал лишь «пустой болтовней». Совсем по-другому, по мнению Шевченко, относится к эстетике разумный человек, одаренный чувством прекрасного. Но и для него идеалистическая эстетика, из которой «хирурги прекрасного» типа Либельта удаляют все действительно жизненное, хуже пустой болтовни, она просто — «шарлатанство».
Критически Шевченко относился и к эстетическим воззрениям известного русского поэта-романтика В. А. Жуковского и мюнхенской школы немцев-живописцев, которые увлекались стариной. В дневнике Шевченко записывает: «В 1839 году Жуковский, возвратившись из Германии с огромною портфелью, начиненною произведениями Корнелиуса, Гессе и других светил мюнхенской школы живописи… предложил зайти к нему полюбоваться и поучиться от великих учителей Германии. Мы не преминули воспользоваться сим счастливым случаем… Но, боже! Что мы увидели… Длинных безжизненных мадонн, окруженных готическими тощими херувимами, и прочих настоящих мучеников и мучеников живого улыбающегося искусства… До какой степени, однакож, помешались эти немецкие идеалисты живописцы!» (V, 60).
Запись сделана Шевченко 10 июля 1857 г., но само-то событие происходило в 1839 году. Значит, еще тогда поэт был противником идеализма в эстетике.
При первом же чтении книги «Эстетика» Шевченко со всей резкостью осудил идеализм, мистику Либельта (Либельт в своей «Эстетике…» прямо ссылается на немецкую философию и, как видно по содержанию, следует за Гегелем. Он также считает, что философию «необходимо начать с логики», которую Гегель называет «царством чистой мысли», где происходит «изображение бога, каков он есть в своей вечной сущности до сотворения природы».
В «Лекциях по эстетике» Гегель писал: «Философия не имеет другого предмета, помимо бога». В том же духе рассуждает Либельт, утверждая, что содержанием философии является «познание бога во всех явлениях его мудрости и мысли».
В царстве абсолютного духа, по Гегелю, находят свое осуществление искусство, религия, философия. Искусство, говорил он, находится в той же области, в которой находятся религия и философия. То же самое утверждает и Либельт: «Искусство в отношении к духу стоит затем наравне с религией и философией» (продолжение сноски на стр. 162). Гегель принимал «за основу» учение античного философа идеалиста Платона с его вечно существующими идеями «добра, красоты, истины». Либельт исходит из той же позиции.
Короче говоря, Либельт действительно «пропитан немецким идеализмом», и в этом Шевченко был совершенно прав. Он, следовательно, был достаточно подготовлен для того, чтобы самостоятельно разобраться в основном вопросе философии — об отношении бытия и мышления — и правильно оценил философскую позицию Либельта (Цит. по кн.: Estetyka szyli umnictwo piękne przez Karola Libelta; t. I. Petersbyrg, 1854. стр. 9, 80—81, 19. Г er ель. Соч., т. V, 1937, стр. 28, т. XII, 1938, стр. 105, 98, 23).). «Либельт, он только пишет по-польски, а чувствует… и думает по-немецки или по крайней мере пропитан немецким идеализмом,— замечает Шевченко. (Бывшим,—не знаю, как теперь?)» (V, 60).
Эта последняя приписка в скобках снова свидетельствует о том, что о немецком идеализме Шевченко имел представление еще в 40-х годах, до своей ссылки.
Шевченко все более убеждался в том, что в «Эстетике…» Либельта не меньше мистики, чем в библии. Мы с Фиалковским, записывает он в дневнике, «прочитали несколько мест Либельта и нашли, что подобные книги пишутся для арестантов, которым даже библии не дают читать. Замечание довольно резкое и почти верное…» (V, 82). Шевченко далее отмечает в дневнике, что в компании своих товарищей они читали отдельные места из книги Либельта и называли автора «просто дурнем за то, что он написал такую книгу…» (V, 84).
Все эти высказывания при чтении книги Либельта еще раз свидетельствуют о том, как резко отрицательно относился Шевченко к немецкому идеализму, к мистике Либельта. Шевченко одобряет Либельта только в тех случаях, когда у последнего прорываются отдельные рассуждения, которые хотя бы несколько клонятся к материализму. «Сегодня,— отмечает Шевченко,— и Либельт мне показался умеренным идеалистом и более похожим на человека с телом, нежели на бесплотного немца. В одном месте он (разумеется, осторожно) доказывает, что воля и сила духа не может проявиться без материи. Либельт решительно похорошел в моих глазах…» В этой связи Шевченко неоднократно положительно отзывается о Либельте. Но вместе с тем Шевченко замечает: «…но он все-таки школяр. Он пренаивно доказывает присутствие всемогущего творца вселенной во всем видимом и невидимом нами мире и так хлопочет об этой старой, как свет, истине, как будто бы это его собственное открытие» (V. 62—63).
Шевченко, как видим, осуждает гегельянщину, согласно которой «дух» живет и действует самостоятельно и независимо от тела.
Материализм является теоретической основой реализма в эстетических взглядах Шевченко. Вопрос о том, что первично — «прекрасное вообще», «идея» прекрасного, как.об этом говорят идеалисты, или прекрасное в природе,— является одним из выражений основного вопроса философии: об отношении природы, материи к духу, мышлению.
Шевченко решительно выступает против идеалистической точки зрения Либельта, который исходил из философии идеалиста Платона о вечном существовании совершенных, высших идей. «Красота, добро, истина, находящиеся на небесах,— пишет Либельт,— от веков просвещают человечество…». Искусство, по мнению Либельта, есть не что иное, как выражение в материальном виде «божьей мысли».
В противоположность идеалисту Либельту Шевченко основной вопрос эстетики решает как материалист: исходным для него является прекрасное в природе. Свободный художник, по мнению Шевченко, не может выйти за рамки окружающей его природы, всякие попытки отступить «от вечной красавицы-природы» делают художника «нравственным уродом».
Шевченко критикует идеалиста Либельта за то, что он «…человека-творца в деле изящных искусств вообще, в том числе и в живописи, ставит выше натуры, потому, дескать, что природа действует в указанных ей неизменных пределах, а человек-творец ничем не ограничен в своем создании. Так ли это?» — ставит вопрос Шевченко и отвечает: «Мне кажется, что свободный художник настолько же ограничен окружающею его природой, насколько природа ограничена своими вечными, неизменными законами. А попробуй этот свободный творец на волос отступить от вечной красавицы природы, он делается богоотступником, нравственным уродом, подобным Корнелиусу и Бруни» (V, 66). А эти два последние, по мнению Шевченко, идеалисты в живописи. Значит, отступления от изображения природы, реальной действительности приводят к идеализму.
Когда Шевченко говорит, что в природе существуют вечные и неизменные законы, он этим хочет отметить, что в природе нет хаоса, а есть определенная закономерность, являющаяся не случайным моментом в истории природы, а ее постоянным, вечным атрибутом. И вот творец-поэт или художник не может подняться выше этой закономерности природы, он ею ограничен, его творчество есть в той или иной форме отображение предметов природы, ее проявлений.
Это явно выраженная философская позиция материализма в эстетике.
Отмечая реалистический и по сути материалистический характер эстетики Шевченко, Иван Франко говорил: «наш поэт сознательно или несознательно придержался той мысли, что поэзия — это сгущенная, сконцентрированная, скристаллизированная действительность» (Іван Франко. Твори в двадцяти томах, т. XVII. Київ, 1955, стр. 110.).
Что касается выражения Шевченко «богоотступник», то это, как будет показано дальше, во второй части, означает, что художник отступает от правды. Шевченко нередко понятие «бог» и «правда» применяет как равнозначные понятия.
В том же направлении, что и Либельта, Шевченко критикует также В. А. Жуковского за его «германофильское» отношение к немецкому «безжизненному» искусству, за его идеалистическую эстетику. Либельт «смахивает на нашего В. А. Жуковского в прозе,— пишет Шевченко.— Он также верит в безжизненную прелесть немецкого тощего, длинного идеала, как и покойный В. А. Жуковский» (V, 60).
«Безжизненный», «тощий» немецкий «идеал», «безжизненные мадонны» — таково содержание немецкого искусства, оторванного от конкретной жизни, изображающего не живую действительность, а «мучеников» искусства. Шевченко видит, что философской основой такого искусства является идеализм. Он борется за высокохудожественное отображение живой конкретной действительности, за «живое, улыбающееся искусство», за художественное отображение «красавицы-природы». Теоретической основой такого искусства Шевченко считает философию материализма.
В повести «Прогулка с удовольствием и не без морали» Шевченко также красоту человека ставит выше красоты художественной статуи. «Долго я не мог глаз отвести от этого типа совершенной красоты,— пишет он об одной девушке.— И чем внимательнее и хладнокровнее смотрел я на нее, тем более видел прелесть и гармонию в чертах ее удивительного лица. Божественному Рафаэлю и во сне не снилась подобная красота и гармония линий. А знаменитый Канова (итальянский скульптор.— М. Н.) вдребезги разбил бы свою сахарную «Психею», если бы увидел это божество… Это была самобытная, одушевленная красота. Это был тип моей землячки, в высшей степени совершенный» (IV, 311). В повести «Художник» Шевченко восклицает: «…торжество и венец бессмертной красоты — это оживленное счастьем лицо человека. Возвышеннее, прекраснее в природе я ничего не знаю» (IV, 173).
Эти высказывания блестяще доказывают реализм его эстетики, ее материалистические философские основы.
Обе названные повести написаны еще во время ссылки. В них чувствуется влияние на Шевченко реалистической эстетики Белинского, который еще в 1842 г. писал: «Поэзия прежде всего есть жизнь, а потом уже искусство». Здесь видно влияние и Чернышевского, который писал, что «прекрасное есть — жизнь»; «красота статуи не может быть выше красоты живого индивидуального человека, потому что снимок не может быть прекраснее оригинала» (Н.Г. Чернышевский. Избранные философские сочинения. 1938; стр. 377, 340.).
Здесь нет необходимости подробно говорить о том, что материализм Шевченко страдал ограниченностями, которые присущи и философии русских революционных демократов. Важно отметить, что в философских воззрениях поэта имеются и свои, свойственные ему недостатки. Так, Шевченко нигде не называет свои философские взгляды материализмом, и даже тогда, например, когда своих идейных противников он прямо называет идеалистами. В одном случае Шевченко критикует «человека-материалиста» (V, 85).
Но под материализмом Шевченко, однако, не имеет в виду «общее мировоззрение, вытекающее из известного взгляда на взаимное отношение материи и духа» (Ф. Энгельс); Шевченко выступает против «опошленного, вульгарного вида» материализма. Под «человеком-материалистом» он понимает того, кто не имеет никаких возвышенных целей й идеалов, никаких стремлений, кроме погони за материальными благами и плотскими наслаждениями.
Шевченко не поднялся до уровня своих русских собратьев — Герцена, Чернышевского, которые непосредственно называли свою философию материализмом.
Итак, Шевченко — материалист, выступает против идеализма как своего идейного врага.
В свете этих данных следует отметить, что Мариэтта Шагинян в своей в общем интересной работе «Тарас Шевченко», сравнивая Шевченко с Чернышевским, неправа, считая украинского поэта в конечном счете стихийным материалистом. Она пишет: «Такое совпадение не случайно. Оно произошло потому, что оба они были материалистами,— Чернышевский убежденно, а Шевченко стихийно» (Мариэтта Шагинян. Тарас Шевченко. М., Гослитиздат. 1946, стр. 112.). Эту же мысль — о стихийном характере материализма Шевченко — высказывали и некоторые другие авторы.
Такая оценка принижает философскую позицию украинского мыслителя. Шевченко совершенно осмысленно боролся против философии идеализма. Его позиция воинствующего атеизма также служит доказательством того, что он не «стихийно», а вполне осмысленно выступал как материалист.
Философия материализма определила отношение Шевченко к религии. Атеизм .мыслителя проявляется как одна из сторон его философии материализма. Изучение атеизма Шевченко — сложный вопрос. В советской литературе он освещен еще слабо. Литературоведы в своих критико-биографических очерках обычно обходят его или же касаются в самых общих чертах, не раскрывая особенностей атеизма Шевченко, не пытаясь объяснить его социальные корни, его сильные и слабые стороны.
Украинские буржуазные националисты, церковники и другие враги материалистического мировоззрения всячески замазывают атеизм Шевченко. Явно извращая действительность, они пытались и пытаются изобразить поэта правоверным христианином.
Восприятие Тарасом Шевченко природы такой, какая она есть, без всяких посторонних прибавлений, логически ведет к отрицанию всяких сверхъестественных, божественных сил. Это одна сторона вопроса, когда речь идет о формировании атеистических убеждений мыслителя. Но есть и другая сторона этого же вопроса, не менее важная, тесно связанная с первой. Разные мыслители к атеизму приходят по-разному. Голландский философ XVII в. Бенедикт Спиноза, например, пришел к атеизму, как это видно из его сочинения «Этика», путем сугубо абстрактных философских рассуждений. Французский материалист XVIII в. Гольбах в своей книге «Система природы» доказывает правильность атеистического миросозерцания, исходя из явлений природы, опираясь на естествознание.
Шевченко, как мыслитель, шел к атеистическому мировоззрению своим путем. Он обобщал антирелигиозные настроения, порождающиеся у эксплуатируемого и угнетенного крестьянства, из которого он и сам вышел, настроения, зарождающиеся в крестьянстве под тяжестью невыносимого положения в условиях крепостничества. Дело в том, что сами условия жизни страдающих, угнетенных, обездоленных народных масс порождают сомнение в «высшей справедливости», исходящей, якобы от бога, сомнение в «доброте» и «милосердии» самого бога. Роскошь небольшой кучки богачей, с одной стороны, нестерпимые страдания и нищета народных масс — с другой, порождают сомнение в справедливости данного порядка общественной жизни, изображаемого религией исходящим от самого бога.
Когда Ленин говорит, что демократическая и социалистическая (утопическая по своему характеру) идеология неизбежно порождается самими условиями жизни угнетенных трудящихся масс, то надо учесть также, что эта идеология всегда и естественно связана в большей или меньшей мере с атеистической тенденцией. И, как будет показано дальше, тесно и кровно связанный с народом Шевченко видел это и неоднократно отображал в своем творчестве. Но стихийное в народных массах стало осмысленным, переработанным в голове их идеолога. Антирелигиозная тенденция превратилась в атеизм.
Неслучайно современник Шевченко В. Г. Белинский в письме к Гоголю 3 июля 1847 г. так говорил об антицерковных настроениях в народе: «Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Не есть ли поп на Руси для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства?» Русский человек «говорит об образе: годится — молиться, не годится — горшки покрывать» (В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, т. X, стр. 215.). А. Герцен в одном из писем утверждал: «…Монахи и высшее духовенство, исключительно занятые жизнью загробной, ни мало не заботится об народе. Попы же утратили всякое влияние (на народ.— М.Н.), вследствие жадности, пьянства и близких сношений с полицией» (А. И. Герцен. Избранные философские произведения, т. II, 1946, стр. 140.).
Все сказанное о наличии антиклерикальных настроений в русском народе целиком относится и к украинскому народу, который жил и развивался в основном в таких же исторических условиях, как и русский народ. Не случайно ведь то обстоятельство, что запорожские казаки в своих войсках чуждались духовенства, считая, что присутствие попа в походе накличет несчастье на все войско. Еще в XVIII в. в различных местностях России ходила по рукам в рукописной форме разного рода подпольная изобличительная литература. Царское правительство вело с этим решительную борьбу. Так, 24 января 1765 г. был издан указ Сената, в котором говорилось о предании сожжению публично, на площади, через палача, «рассеянных в Москве… ругательных сочинений… пасквилей… чтению недостойных». Изобличения эти были направлены не только против взяточничества, различных общественных непорядков, но были направлены и против служителей церкви. В стихотворении неизвестного автора, называющего себя учителем, и изобличающего главным образом властей г. Зенькова на Украине, разоблачалось лицемерие, корыстолюбие, алчность попов:
Кадит, молитву дает, мает взор набожный;
А мыслит, как бы вынести карман не порожний.
Там же по поводу монастырского духовенства писалось:
Як велит раздеть чернець бедного с кожуха,
Во имя Отца и Сына, говорит, и Духа!
(«Киевская старина», 1882, март, стр. 545—547, 557.)
В стихотворениях-сатирах высмеивались различные религиозные легенды. Так, по поводу библейской легенды о том, что бог выгнал Адама и Еву из рая за то, что они, вопреки его запрещению, попробовали яблоко с «дерева познания добра и зла», говорилось:
Пішов же вон, Адаме, з раю!
Обївся яблук, аж сопеш!
Це так ти доглядаєш гаю?
Без попиту, що хоч, і рвеш!
І ти іди, небого, прясти!
Адам тебе щоб наглядав,
А щоб не сміла яблук красти,
Адаму я нагайку дав.
Подобные антиклерикальные настроения отражали мнение передовых слоев народной массы. Объективно эти настроения открывали возможность и для более глубоких размышлений по пути к атеизму.
Антиклерикальные настроения проявлялись также во второй половине XVIII в. в творчестве Г. С. Сковороды. Он высмеивал различные библейские и евангельские чудеса, называя их «нелепым вздором». В произведении «Кольцо» (1773) он писал: «Очень нам смешным кажется сотворение мира, отдых после трудов божий… вылепление из глины Адама, вдуновение жизненного духа, изгнание из рая… всемирный потоп, столпотворение, путешествие через море… Возможно-ль, чтоб Енох с Ильею залетали будто в небо? Сносно ли натуре, чтоб остановил Навин солнце? Чтоб возвратился Иордан, чтоб плавало железо? Чтоб дева по рождестве осталась? Чтоб человек воскрес?… Верь сему грубая древность, наш век просвещенный» (Г. С. Сковорода. Кольцо. Рукописный фонд. Фотокопии Инст. философии АН УССР, л. 19, об.).
Отвергая неестественность всех библейских чудес, Сковорода ссылается на присущую природе («натуре») закономерность: «Детское есть сие мудрование, обличающее наглость и непостоянность блаженные натуры, будь то она когда-то и где-то делала то, чего теперь нигде не делает и впредь не станет». «Такие нелепые мысли пущай место имеют в детских и подлых умах» (Г. С. Сковорода. Израильский змий. Рукописный фонд Инст. философии АН УССР, л. 24, об.).
Несомненно, что эти антиклерикальные настроения у Сковороды были выражением духа своего времени и в конечном счете свои питательные корни имели в фольклоре.
Отчасти антиклерикальные мотивы наблюдаются в творчестве непосредственного предшественника Шевченко — украинского писателя И. П. Котляревского. В «Энеиде», например, рассказывается, что когда Эней попал в ад, то он увидел, как там мучились «в огне» попы, монахи и ксендзы за свою алчность и распутный образ жизни.
Таким образом, к началу выступления Шевченко на литературном поприще в фольклоре и в произведениях у некоторых украинских писателей явно были видны антиклерикальные настроения и мотивы. В условиях обострения классовой борьбы в середине XIX в. в творчестве революционного демократа Шевченко эти настроения усиливаются, заостряются и поднимаются на более высокий этап, этап атеизма.
Из некоторых мемуаров («Киевская старина», 1882, март, стр. 527) и из фактов описания истории видно, как народные массы выступали против церквей и церковнослужителей. О страшном возмущении народных масс против римско-католической церкви и ее служителей, приспешников шляхетской Польши, рассказывает, например (с сожалением, так как он является религиозным человеком), Костомаров в своей работе «Богдан Хмельницкий»: «Римско-католическая святыня предавалась поруганию: костелы грабили и сожигали; образа католических святых простреливали, рубили, уродовали, ксендзы и монахи были обречены на муки без милосердия и исключения… топтали ногами святыню…» (Н. И. К остомаров. Собр. соч., тт. IX—XI, стр. 183.).
Борьба украинского народа против гнета панской Польши свидетельствовала о том, что происходило стихийное возмущение не только против ляхов-панов и их прислужников-ксендзов, но и против всего «святого» в религиозном смысле этого слова, была бунтом против бога. Но было бы ошибочно считать восставших крестьян атеистами. Здесь речь идет о стихийно проявлявшейся тенденции к атеизму, порожденной самими условиями жизни угнетенных народных масс.
И в то же время в поэме «Гайдамаки» Шевченко рассказывает, что перед походом гайдамаки провели большое молебствие и освятили ножи, которыми готовились резать панов-угнетате-лей. Как же это вяжется с «бунтом» против бога? Думается, что это естественное противоречие самой жизни. В том-то и дело, что речь идет о стихийном проявлении антирелигиозных настроений. А там, где стихийность,— никак нельзя ожидать последовательности, выдержанности. Естественно поэтому, что в широких народных массах, замученных нуждой, нищетой, издевательством со стороны зверя-помещика, то проявляется надежда на выход из отчаянного положения при помощи какой-либо сверхъестественной силы, т. е. бога, то, наоборот, блеснет на время мысль о том, что под именем бога скрывают свои интересы враги, мучители народа. В стихотворении «Когда б вы знали, барчуки»
Шевченко показывает именно это последнее, как простой народ проклинает бога, потому что он выступает в роли советчика панов-помещиков.
Антирелигиозные настроения, стихийно проявлявшиеся в народных массах, находили свое осмысленное и более зрелое выражение в творчестве Шевченко.
Шевченко в своей поэзии приводит многочисленные примеры того, как антирелигиозные настроения, тенденция к атеизму зарождаются и проявляются в народе. В стихотворении «И вырос я в краю чужом» он показывает ужасную нужду крепостного люда: «село как будто погорело», «панство запрягло людей в ярмо», «земли чернее… блуждают люди…» «и гибнут, гибнут в неволе». И это не в одном селе, а везде на Украине. Безысходная нужда народная страшно волнует поэта. Находясь в ссылке, он принужден «все видеть, плакать и молчать!» А совершить что-либо положительное в пользу обездоленного люда поэт не имеет возможности. Обращаясь к умершей матери, он говорит:
…Славно, мама,
Что ты так рано спать легла,
А то б ты бога прокляла
За мой удел.
(II. 114).
Показывая нищету, гнет, адские страдания и слезы крепостного народа в стихотворении «Когда б вы знали, барчуки», Шевченко ставит вопрос: стоит ли за это кого хвалить — бога благодарить? — и отвечает:
…Хвалы не слышно,
Лишь кровь, да слезы, да хула —
Здесь только это мог узнать я…
Святого нет, хула всему…
Мне кажется, уже проклятья
Шлют люди богу самому!
В поэме «Катерина» (1838), изображая тяжелую долю жен-щииы-«покрытки», соблазненной и брошенной офицером паничем, показывая ее трагическую кончину, Шевченко еще не ставит вопроса о боге. Поэма «Слепая» (1842 г.) написана в ином плане. Когда пьяный помещик пытается изнасиловать красавицу Оксану, она убивает его ножом и поджигает панские хоромы. Оксана верила в бога, молилась ему, но бог отверг ее молитвы. Она, ни в чем неповинная, претерпела в своей жизни страшные издевательства помещика и доведенная до крайней степени отчаяния, потеряла веру в бога.
Таким образом, атеистические воззрения Шевченко начали выявляться в его творчестве еще в 1842 году. В поэме «Сон» («У всякого своя доля»), написанной в 1845 г., поэт уже прямо заявляет, что нет ни бога, ни рая на «том свете». Неправы поэтому те авторы, которые утверждают, что будто атеистом Шевченко стал только по возвращении из ссылки.
В поэме «Ведьма» Шевченко, описывая жизнь женщины, доведенной несчастьем до отчаяния, в еще более резкой форме выражает атеистические настроения. В беседе с цыганами, к которым она пристала, женщина говорит о подлеце, развратнике помещике, который отобрал у нее дочку:
…А перед тем
Посылает в Киев
Меня, видишь, помолиться.
Сдуру я ходила
И молилась. Только бога,
Знать, не умолила.
Есть ли бог у вас, цыгане?
У нас его нету…
Господа его в шкатулку
Спрятали от света (Т. Шевченко. Соч., т. I, стр. 450. Переводчик неправильно передает мысль украинского стиха Шевченко. Поэт пишет: «Hi, цигане, я марно молилась». (Т. Шевченко. ПЗТ, т. I, стр. 370). Это значит: напрасно молилась. Здесь устами «Ведьмы» Шевченко выражает потерю веры в бога. А у переводчика выходит, что «Ведьма» лишь жалеет, что «не умолила» бога.).
Значит, нет бога! Причем это отрицание бога происходит по социальным, классовым мотивам: бога украли паны-угнетатели.
Правда, в поэме «Ведьма» Шевченко не выдерживает до конца атеистического настроения несчастной женщины. Впоследствии она, оказывается, встала на путь христианского смирения, всепрощения врагам, любви к ним. Она молилась богу за помещика, своего развратителя, и даже пыталась лечить его, больного. Упрекать Шевченко в данном случае в невыдержанности атеистического мировоззрения нельзя: поэма «Ведьма» — не научный трактат, в котором излагаются свои взгляды. Это — поэтическое произведение. В поэме правильно отображена конкретная действительность. В самом деле, атеизм простой крепостной женщины не является глубоким убеждением. Это только настроение, возникшее под влиянием невыносимо тяжелых обстоятельств жизни. Естественно, поэтому, что оно не выдерживается до конца. Господствующая христианская, по сути дела, помещичья идеология еще очень сильна, она все же берет верх. Здесь важна главная мысль поэта: атеистические настроения порождаются в условиях непомерной тяжести крестьянского быта.
В небольшом стихотворении «Маленькой Марьяне» (1845) Шевченко, обращаясь к девочке, говорит, что она — красавица цветет, как маковый цветочек. Образно выражаясь, поэт советует ей тихо завянуть, пока «сердце не разбито». Он заранее видит, какая участь ожидает красивую молодую девушку-крепостную. Найдутся люди, которые ее «погубят» и «кинут в омут». Поэт предвидит атеистическое настроение у обездоленной, поруганной женщины крепостной, он говорит: «…и погибнешь, бога проклиная!»
Если в поэмах «Слепая» и «Ведьма» Шевченко выражает атеистические настроения устами своих героев, то в «Маленькой Марьяне» уже от своего имени высказывает убеждение в том, что социальные условия крепостного строя неизбежно порождают в народе атеистические настроения.
В поэме «Слепой (Невольник)» (1845) он, как бы обобщая, говорит:
Всюду горе, всюду стонут,
Бога проклинают.
Так поэт творчески перерабатывает идейное наследие народа и выступает уже как убежденный атеист.
В небольшом стихотворении «Тогда мне лет тринадцать было», имеющем автобиографическое значение, Шевченко рассказывает о том, как условия жизни его самого толкали к тому, чтобы проклинать бога.
В стихотворении «Иржавец» (1847) он проклинает бога не только за несчастную долю отдельного человека, но и за адские мучения, которые переживает его родина — Украина, распинаемая царем-палачом и помещиками.
Что это за «милосердный» бог, которому любо Украину истязать? Какое отношение людей к себе может вызвать такой бог? На этот вопрос Шевченко дает ответ в своем произведении «Сон» («Горы мои высокие»), написанном в том же 1847 году:
Я так, я так ее люблю,
Украину, мой край убогий,
Что прокляну святого бога
И душу за нее сгублю!
Едва ли нужно доказывать, что проклятый бог — это уже не бог. Человека, проклинающего бога, уж никак нельзя признать религиозным человеком.
Выступления Шевченко против бога принимают нередко форму иронии, насмешки. Так, возвращаясь из ссылки пароходом по Волге, он слушал замечательную, глубоко волнующую его игру на скрипке высоко одаренного музыканта крепостного и под этим впечатлением записал в дневнике: «…благодарю тебя, мой случайный, мой благородный! Из твоей бедной скрипки вылетают стоны поруганной крепостной души и сливаются в один протяжный, мрачный, глубокий стон миллионов крепостных душ. Скоро ли долетят эти пронзительные вопли до твоего свинцового уха, наш праведный, неумолимый, неублажимый боже?» (V, 111— 112).
В стихотворении «Цари» Шевченко развенчивает ложную святость царей, иронически называя их «помазанниками божьими», «святопомазанниками», «венценосными святыми» и одновременно показывая их как злейших извергов и палачей народа. Понятно поэтому, что последняя строчка стихотворения: «будем… святого господа хвалить» звучит явно иронически. На самом деле: за что же хвалить господа-бога, если он «освящает», оправдывает действия извергов и палачей?! К такому богу следует относиться так же, как и к царям-палачам. Недаром Герцен однажды глубоко и остроумно заметил: если осмеять бога Аписа, то это значит — растричь его из священного сана в простые быки.
Подобных примеров в произведениях Шевченко немало. Описывая, например, в поэме «Сон» ужасные страдания народа, Шевченко ставит вопрос: «видит ли господь» слезы и горе народные? И отвечает, что бог видит и «помогает, как вон эти горы». В поэме «Кавказ» Шевченко излагает такой эпизод: «Святой чернец» читает «святую библию» и рассказывает о том, как некогда царь забрал жену приятеля, а приятеля убил и за это попал в божий «рай». Такова-то «святость» по закону божьему!
В поэме «Княжна» поэт говорит о страшных мучениях украинского народа, об ужасном голоде, о гибели голодных людей тысячами и о том, как, спекулируя на росте цен, помещики наживаются на голоде.
И бог это знает?
Ведь было бы диво —
И слышать, и видеть, и не покарать.
Да видно, он слишком долготерпеливый…
В поэме «Сон» («У всякого своя доля») поэт восклицает.
Молчат люди, как ягнята,
Вытаращив очи!
Пускай: «Может, так и надо?» —
Скажет люд убогий.
Так и надо! Потому что
Нет на небе бога!
Под ярмом вы падаете,
Ждете, умирая,
Райских радостей за гробом —
Нет за гробом рая!
Образумьтесь!
В стихотворении «Юродивый» (1857) Шевченко описывает «безбожные» дела «фельдфебеля-царя», жестокого гонителя правды, натворившего столько зла на земле. Где же правда, где же бог? В христианской религии богу приписывают целый ряд эпитетов в превосходной степени: всемогущий, вездесущий, всеслышащий, всевидящий и т. п. Именно в этой связи, как бы обращаясь к богу, этому «всевидящему оку», поэт гневно восклицает:
А ты, всевидящее око!
Знать, проглядел твой взор высокий,
Как сотнями в оковах гнали
В Сибирь невольников святых?
Как истязали, распинали
И вешали?! А ты не знало?
Ты видело мученья их
И не ослепло?! Око, око!
Не очень видишь, ты глубоко!
Ты спишь в киоте, а цари…
Да чур проклятым тем неронам!
До конца своей жизни Шевченко остался убежденным атеистом. В 1860 г. в одном из небольших стихотворений, за несколько месяцев до смерти, он скорбит по поводу того, что «раб» (речь идет о крепостном народе) остается покорным царю, в результате «слез и горя много»; значит нет справедливости, «нет ни бога, ни полбога» (II, 356).
В своем поэтическом творчестве Шевченко выступал, таким образом, как смелый, воинствующий атеист. Идею отрицания бога он нес в народные массы вместе с идеей революции. Еще в 40-х годах XIX столетия в таком произведении, как «Завещание», поэт прямо обращался к народу.
Критику основ религии Шевченко связывал с разоблачением церкви и ее служителей.
В дневнике Шевченко записывает, как он однажды зашел в церковь послушать певчих. Церковная служба произвела на него* впечатление «кукольной комедии». «В архирейской службе,— пишет он,— с ее обстановкою и вообще в декорации мне показалось что-то тибетское или японское». Организованный попами крестный ход он называет «японской комедией» (V, 199, 214).
Высказывая свои мысли в связи с христианским праздником Петра и Павла, Шевченко разоблачает церковную ложь, изуверство церковнослужителей. Празднование, говорит он, фактически превратилось в «колоссальнейшее пьянство», «…так называемые учители вселенские подрались, как пьяные мужики, на Никейском вселенском соборе». Попов он называет «пьяными косматыми жрецами». (V, 143). Идею добра можно скорее найти в кабаке, нежели в церкви, отмечает Шевченко в своем дневнике. (V, 143). В стихотворении «Гимн черниц» поэт разоблачает лживую святость монахинь, их лицемерие.
Когда в 1860 г. умер крайний реакционер и мракобес петербургский митрополит Григорий, Шевченко написал по этому поводу сатирическое стихотворение «Умре муж велий в власянице», в котором отмечал, что простой народ не будет оплакивать эту смерть. Пусть ее оплакивают журналисты из реакционного славянофильского журнала «Русская беседа», славянофил А. С. Хомяков и реакционный журналист Аскоченский.
Шевченко разоблачал не только православную религию. В поэме «Гайдамаки» он выступал против католической религии и ее церкви, против ксендзов и римского папы. В стихотворении «Бывает в неволе мечтать начинаю» (1850) поэт с возмущением говорит о том, как «проклятые» ксендзы издевались над народом, ездили на людях, как они пьяные врывались в крестьянские хаты и насиловали детей. Возмущенный народ убивал ксендзов или сжигал их живьем. Поэт не осуждает этих действий народа, а, наоборот, дает понять, что ксендзы, эти «служители бога», заслужили эту месть от народа, выведенного из терпения их злодейским издевательством.
В поэме «Еретик» поэт со всей силой разоблачает продажность, корыстолюбие, нравственную мерзость служителей католической церкви, строящих свое благополучие на крови угнетенного народа. Разящий гнев поэта направлен, прежде всего, против главы церквипапы римского.
Кругом неправда и неволя,
Народ замученный молчит,
А на апостольском престоле
Монах раскормленный сидит,
Он кровью, как в шинке, торгует,
Твой светлый рай сдает внаем!
Эта гневная характеристика злодейских действий папы римского и его приспешников не утеряла своей злободневности и по сегодняшний день.
Шевченко понимал, что религия защищает интересы богачей-эксплуататоров. В стихотворении «Когда б вы знали, барчуки» поэт, рассказав об адских мучениях угнетенного, обездоленного народа, спрашивает: делается ли все это «по божьей воле», видит ли все это бог? И отвечает:
Ты, может, сам на небеси
Смеешься, господи, над нами
Да совещаешься с панами,
Как править миром?
И в другом стихотворении, образно выражаясь, Шевченко пишет, что совсем немного просит у бога простой человек из народа: только «хату» да «горемычную» «Оксаночку». Но он и этого не получает. Бог обижает бедный люд, но он очень щедр в отношении богатых панов, им он дает все (II, 222—223).
Так поэт разоблачает классовый характер религии, которая отвечает интересам господ помещиков. А «бездомные и бедняги»— «…они самим забыты богом!» — говорит Шевченко в другом своем стихотворении (II, 231).
В поэме «Марина» Шевченко гневно писал, что паны-помещики, прикрываясь законами, которые писаны для них, зверски издеваясь над крепостными крестьянами, называют себя «просвещенными христианами» и каждый год ездят в Киев исповедываться перед попом. Церковь, стало быть, именем бога прикрывает зверства помещиков в отношении крепостных крестьян. Такова социальная сущность религии и ее служителей.
Еще великий русский революционер А. Н. Радищев понимал, что союз самодержавия с церковью направлен против закабаленного народа. В своей оде «Вольность» он писал:
Власть царска веру сохраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут;
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремится;
На пользу общую,— рекут
(А. Н. Радищев. Полное собрание сочинений, т. I. Изд-во АН СССР, 1938, стр. 5.).
Белинский в своем письме к Гоголю отмечал, что церковь «всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма» (В. Г. Белинский. Избранные философские сочинения, стр. 469.).
Добролюбов в стихотворении «Годовщина» писал:
Религия прощать врагов нас учит —
Молчать, когда нас царь гнетет и мучит.
Его же стихотворение «На смерть помещика Оленина» (убитого крестьянами за жестокое обращение с ними) было напечатано за границей в свободной от цензуры прессе. Разоблачая лицемерие помещиков-крепостников, Добролюбов писал:
Сыны любимые христовы,
Они евангелие чтут
И одновременно родного
Позорно в рабство продают.
Шевченко видел, что помещичий общественный порядок опирается не только на самодержавие, но и на православие. Религию он называл орудием политики. Так, в дневнике он записывает:
«Главный узел московской старой внутренней политики — православие» (V, 131), разумеется, с ее проповедью рабской покорности царю—«помазаннику божьему».
Работать до изнеможения на помещика, писал Шевченко в поэме «Варнак», молиться богу и слушаться попов, угрожающих муками ада непокорным «слугам» царя небесного и царя земного,— такова участь «невольников» по учению церкви.
Шевченко приветствовал всякий «свободный луч света, могущий проникнуть в сдавленную попами невольничью голову».
Поэт понимал, что религия не вечна. Эту мысль он замечательно выразил в стихотворении «Свете тихий!» Свете ясный!» Народ, говорил Шевченко, «придавлен», «опутан», «скован» и «добит» «распятием», т. е. одурманен христианской религией, оправдывающей и крепостничество и царизм. Но народ «встрепенется», «засветится» новая жизнь, настанет время, когда будет окончательна развенчано, лишено «святости» все давящее, гнетущее, сковывающее. Ореол «святости» будет сорван с церкви, от кадила будут тогда, по образному выражению Шевченко, трубки закуривать, кропилом — подметать хату, а «чудотворными» иконами — топить печи.
Обобщая сказанное об атеизме Шевченко, надо отметить, что при рассмотрении его мировоззрения иногда пытаются ограничиться характеристикой его позиции как антиклерикализма. Но это слишком общо. Шевченко был материалистом и воинствующим атеистом.
Следует особо подчеркнуть — Шевченко воинствующий атеист. Философы XVII в., например, Спиноза — в Голландии, Гоббс — в Англии, будучи атеистами, отражая своеобразные условия положения своего класса — буржуазии, не отличались воинственностью. Спиноза пришел к атеизму путем сугубо абстрактных философских рассуждений, вовсе не рассчитанных на понимание народа. Гоббс же попросту говорил, что религия нужна для народа.
Французские материалисты — Гольбах, Дидро, Гельвеций были боевыми атеистами, а не революционерами.
Тарас Шевченко, вышедший из крепостных, великий народный поэт и мыслитель, пришел к атеизму своим путем, отражая передовые настроения крестьянства, исходя прежде всего из понимания им общественной жизни. Поэт писал ради народа и для народа, языком понятным для трудящихся масс, его поэзия имела широкое распространение в подполье, она была призывом к борьбе. Атеизм Шевченко переплетался с революционным демократизмом.