МИЗЕС

Кроме того, что Мизес опроверг вышеуказанные заблуждения, исказившие облик либерализма, он отмежевался от социологического дарвинизма и от концепций происхождения общества, выдвигаемых «теориями общества, основанными на естественном праве», которые «начинают с догмы о равенстве всех людей». Согласно подобным теориям, «поскольку все равны», к каждому следует относиться как к «полноправному члену общества». Этому Мизес противопоставил утверждение, что «для либерализма понятия „человек» и „общественный человек» тождественны», а права определяются в соответствии с критерием социальной полезности, т.е. тех преимуществ, которые приобретает каждый человек, справедливо относящийся к другим. Таким образом, «политика либерализма есть политика общего блага, политика подчинения частных выгод интересам общего благосостояния, что требует от индивидуума не принесения в жертву собственных интересов, а только благоразумной гармонизации всех индивидуальных интересов».

Эти темы возникают и в книге «Либерализм», где Мизес изложил принципы либеральной концепции экономического и социального порядка, проанализировав то значение, которое термин «либерализм» приобрел в XX столетии. Он был намерен показать, что Sozialpolitik и Новый курс не были частью либеральной традиции и принадлежали социалистической традиции. Осознавая иллюзорную природу оптимистических верований классического либерализма, в соответствии с которыми эволюция общества неизменно идет по пути прогресса, Мизес поставил перед собой задачу гармонизации либерализма и субъективистской экономики.

Мизес высказал мысль о том, что фундаментом либерализма является представление о человеческом обществе как об ассоциации индивидов, сотрудничающих в рамках осуществления совместных действий, а также теория, согласно которой у истоков цивилизации находится разделение труда. Благодаря этому решению, соединяющему собственность, свободу и мир, либерализм представляет собой социальную систему, обеспечивающую всем людям шансы на «реализацию».

Посредством этого решения, соединяющего в себе мир как в рамках отдельных стран, так и между государствами, из того, что другие социальные философии рассматривали как непримиримый конфликт собственников средств производства и пролетариата, рождался социальный процесс, где главной целью производителей было удовлетворение спроса потребителей. Либерализм не только не был идеологией эксплуатации: поставив экономический и социальный статус в зависимость от способности удовлетворять спрос на блага и услуги, он стал социальной философией постоянной социальной мобильности. Такая интерпретация рынка стала ключевым компонентом либерализма по Мизесу, той меркой оценки человеческих действий, которая позволяет отличать действия, способствующие сотрудничеству и поддержанию социального мира, от тех, которые ослабляют и подрывают их. Таким образом, рыночная система воспринималась как наиболее эффективный инструмент для преодоления естественного неравенства между людьми и извлечения из него выгоды для общества. Она трансформировалась в инструмент, который служит для предотвращения — если необходимо, насильственного — любых угроз подрыва мирного способа разрешения конфликтов.

С учетом этих предпосылок Мизес разделял принцип демократии. Он рассматривал демократию как «такую форму политического устройства, которая позволяет адаптировать правительства к желаниям управляемых без силовой борьбы». Тем самым существование государства обосновывается его ролью гаранта гражданского мира и личной свободы. Однако, чтобы предотвратить выход государства за пределы этих границ, общество должно характеризоваться системой частной собственности. Эта черта, в свою очередь, уменьшает потребность отдельного человека в государстве, представляя собой единственно возможный инструмент, способный успешно противостоять естественной враждебности правителей к ограничению их власти частной собственностью.

По мнению Мизеса, в результате попытки соединить его социальную доктрину с другими современными идеологиями термин «либерализм» претерпел значительные искажения. Эти идеологии постоянно покушались на то, чтобы присвоить ту идейную традицию, которая ассоциируется с современным образом жизни. В связи с этими поползновениями Мизес подчеркивал необходимость отделять либерализм, с одной стороны, от социализма и интервенционизма — с другой; он показал, что эти идеологии основаны на абсолютно разных теориях человеческой деятельности. Это доказывает необоснованность претензий интервенционизма на то, что он представляет собой высшую точку развития либерализма и результат соединения либерализма с социализмом и демократией.

Эти темы постоянно присутствуют в текстах Мизеса о либерализме, и в «Человеческой деятельности» его подход принципиально тот же самый, что и в « Социализме» и «Либерализме». Там он тоже пишет, что либерализм основан на представлении об обществе как о «разделении и соединении труда». В отличие от Хайека, Мизес понимает общество как «результат сознательного и целеустремленного поведения», и хотя общество и не основано на специальных договоренностях, оно предполагает «достижение конкретных единичных целей». Оно «есть результат человеческой деятельности, т.е. сознательного стремления к достижению цели» — «результат сознательного использования универсального закона, определяющего космическое становление, а именно более высокую производительность разделения труда». С точки зрения Мизеса, «споры о том, что следует считать конечной целью — общество или индивида и следует ли интересы общества подчинять интересам индивида или интересы индивида интересам общества, бесплодны».

Таким образом, Мизес усматривал основание либерализма в учении о разделении труда. Он полагал, что эта доктрина вызвала целый ряд принципиальных изменений: «духовное, моральное и интеллектуальное освобождение человечества, начатое философией эпикурейства»; замену «гетерономной и интуиционистской этики автономной рациональной моралью»; формирование представления о том, что законы и законность возникают в ходе общественного сотрудничества и не должны почитаться как «непостижимый перст Божий»; и, наконец, трактовку происходящего в обществе как сотрудничества, а Не как непримиримого антагонизма. Либеральная социальная доктрина, «основанная на экономической теории и этических учениях утилитаризма», «стремится к демократическому правлению».

Таким образом, либерализм является «политической доктриной… а не теорией»; это «приложение теорий, разработанных праксеологией, и в особенности экономической наукой, к определенным проблемам человеческой деятельности в обществе». Он «не является нейтральным относительно ценностей» и «дает им [людям] информацию о средствах, подходящих для реализации их планов». Разумеется, либерализм не относится безразлично к духовным и интеллектуальным стремлениям. Однако он полагает, что наиболее разумная стратегия состоит в создании такой среды, в которой индивидуальное творческое начало не будет ограничиваться и подавляться, а, напротив, получит стимулы для своего развития, и где человек по мере возможности будет освобожден от тяжелого труда. История западной циви дизации есть история расцвета либеральной цивилизации, главное завоевание которой состоит не столько в ее великих научных открытиях и культурных достижениях, сколько в том, что она сделала «великие работы и великие мысли доступными обычному человеку».

В число свойств либерализма Мизес включил то, что он «основывается на чисто рациональной и научной теории общественного сотрудничества». Это не означало, что либерализм атеистичен или категорически враждебен религии: просто он «категорически противостоит любой системе теократии». Согласно Мизесу, либерализм проявляет по отношении к религии терпимость; он «абсолютно нейтрален в отношении религиозных верований, которые не претендуют на вмешательство в ход общественной, политической и экономической жизни». Но если религия приобретает форму теократии (системы, основанной на «прозрении, недоступном исследованию путем умозаключений и доказательству логическими средствами», которая стремится «привести земную жизнь человечества в соответствие с комплексом идей, чью обоснованность невозможно доказать логически»), то их отношения могут перерасти в противостояние. Хотя религия способна приобретать теократическую форму, Мизес полагал, что не существует несовместимости между рационализмом либерализма и правилами поведения в частной жизни, основанными на Писании. Ставя либерализм выше религии, Мизес полагал, что он должен предотвращать ситуации, когда вмешательство Церкви в мирские дела может создать конфликт между двумя этими институтами. Таким образом, отделение Церкви от государства было вызвано необходимостью существования института, который мог бы гарантировать рациональное обсуждение социальных проблем.

Мизес выступил в качестве страстного защитника завоеваний либеральной цивилизации. В эпоху, когда этой цивилизации, казалось, изменила удача, Мизес с гордостью отстаивал ее достоинства и защищал от несправедливых и необоснованных обвинений. Однако эта благородная апология идеалов и исторических заслуг либерализма, прозвучавшая тогда, когда либерализму было брошено обвинение в том, что он способствовал пришествию тоталитарных режимов, может рассматриваться еще и как критика недостатков социальной философии классического либерализма. Ведь классический либерализм не смог отразить упрек в том, что он защищал интересы привилегированных классов, тем самым неявно согласившись с марксистской концепцией общества, в результате чего и стал восприниматься массами как идеология правящего класса.

Ответом Мизеса на эти события стало обновление либеральной социальной философии. Исторические обстоятельства, в том числе его собственная научная и культурная изоляция, не благоприятствовали его идеям, которые не всегда находили достойный прием даже в либеральных кругах. Отчасти это объясняется тем, что в те годы либеральная культура была проникнута пораженческими настроениями. Они чувствуются в работах многих авторов, которые, хотя и называли себя либералами, ограничивались либо высказыванием устаревших и ставших неприемлемыми взглядов, либо отказом от традиции в тщеславном и близоруком стремлении продемонстрировать «открытость» новым веяниям. Своим приравниванием экономики к движущей силе исторической, политической и культурной эволюции подвергая себя риску быть обвиненным в подражании марксизму, Мизес настаивал, часто — категорически, на том, что политическая философия не в состоянии заниматься поисками эффективного решения проблемы наилучшего режима, если она игнорирует проблему возникновения и развития системы разделения труда и общественного сотрудничества.